Владимир Алпатов - Слово и части речи

Можно выделить три пункта, по которым такой подход отличается от традиционного. Во-первых, слово не является ни исходной, ни конечной единицей анализа. Во-вторых, на месте привычного слова оказываются две разные единицы, непосредственно не соотносимые друг с другом. В-третьих, обе единицы заметно не совпадают по границам со словом в традиционном смысле: то , море , дремал , вырубишь в анализируемых предложениях не выделяются как единицы вообще, а не в обоих предложениях – не слово, а морфема.

Несколько иной, но тоже далекий от словоцентризма подход в 20-е гг. ХХ в. предложил Л. Блумфилд: «Голосовые признаки, общие тождественным или частично тождественным высказываниям, суть формы … Минимальная форма есть морфема … Форма, которая может быть высказыванием, свободна . Форма, которая не свободна – связана … Минимальная свободная форма есть слово … Неминимальная свободная форма есть словосочетание … Повторяющиеся тождества порядков суть конструкции … Максимальная конструкция в любом высказывании есть предложение » [Блумфилд 1960 [1926]: 146–148].

По одному параметру Л. Блумфилд ближе к традиции, чем И. А. Бодуэн де Куртенэ: слово у него – одна единица. Однако по двум другим параметрам позиции двух лингвистов сходны: слово – одна из единиц, стоящая в ряду с другими; границы слов, выделяемых на основе данного определения, могут не совпадать с традиционными: например, далеко не каждое служебное слово способно быть высказыванием.

Последователи Л. Блумфилда – дескриптивисты в дальнейшем еще в меньшей степени исходили из понимания слова как важнейшей языковой единицы, иногда доходя до полного исключения его из анализа (подробнее см. 1.6). Грамматика непосредственно составляющих, общепринятая в американской науке с ХХ в. (о ней будет сказано в 3.2), несколько напоминает членение И. А. Бодуэна де Куртенэ: здесь также предложение делится (обычно бинарно) на составные части вплоть до морфем; эти части обязательно связаны грамматически. При таком подходе на равных правах могут выделяться и компоненты предложения, связанные синтаксически, и части слов, связанные морфологически. Особый уровень слов при таком подходе оказывается либо второстепенным, либо вообще излишним. Впрочем, в ряде дескрипти-вистских работ все же уделяется внимание членению текста на слова [Harris 1951: 325–334; Greenberg 1957: 27–36]. Еще более это заметно в описаниях конкретных языков: один из самых крайних по теоретическим взглядам дескриптивистов Б. Блок в японской грамматике отвел большое место вопросу о выделении слов [Block 1970: 26–71].

Еще одну несловоцентрическую концепцию предложил в книге 1932 г. Ш. Балли. Этот ученый разделил слово на две единицы: семантему и синтаксическую молекулу. Семантема (лексическое слово) – «знак, выражающий чисто лексическое простое или сложное понятие», синтаксическая молекула (минимальная единица синтаксиса) состоит из семантемы плюс «грамматические знаки», позволяющие ей функционировать в предложении. Во французском языке эти понятия обычно совпадают: loup ‘волк’ – сразу то и другое, но латинский язык «топит семантему в молекуле»: lupus ‘волк’ – молекула, состоящая из семантемы lup- и окончания [Балли 1955 [1932]: 315–316]. Опять мы имеем дело с двумя единицами на месте традиционно единого слова, а обе единицы могут не совпадать со словом по границам, причем семантема по границам более или менее соответствует тому, что обычно именуется основой слова 5 5 Данное противопоставление иногда отождествляют с противопоставлением словоформы (= молекуле) и лексемы (= семантеме) [Dixon, Aikhenvald 2003: 22]. Однако словоформа и лексема у А. И. Смирницкого, А. А. Зализняка и др. по определению совпадают по границам, чего у молекулы и семантемы может не быть. . Последнее соответствие еще раньше Ш. Балли принимал А. Мейе: «Основа есть слово, поскольку оно [слово. – В. А. ] выражает понятие» [Мейе 1938 [1903]: 170].

Существуют и другие несловоцентрические концепции, некоторые из них еще будут упомянуты. Все они в той или иной степени уравнивают слово с другими единицами языка, часть из них расщепляет слово на несколько единиц, наиболее крайние из этих концепций отказываются от слова вообще. Еще одна их общая черта: они должны тем или иным способом определять слово, это понятие не может оставаться интуитивно очевидным.

Возникновение несловоцентрических концепций в первой половине ХХ в. было закономерным: тогда возросли требования к научной строгости, а слово оказывалось неуловимым и не поддающимся строгим критериям понятием. Об этом в ту эпоху писали многие. Ш. Балли: «Понятие слова обычно считается ясным; на деле это одно из наиболее двусмысленных понятий, которые встречаются в языкознании» [Балли 1955 [1932]: 315]. А. М. Пешковский: «Самая природа отдельного слова… и самые принципы членения речи на слова остаются в области бессознательного» [Пешковский 1925: 123]. См. сходные высказывания Э. Сепира [Сепир 1993 [1921]: 50–51], В. Скалички [Skalička 1976: 16], А. Мартине [Мартине 1963 [1960]: 466–467] и многих других. Позже В. Г. Гак писал: «Трудность определения единых критериев выделения слова для всех видов слов и всех языков побуждала лингвистов пересматривать взгляд на слово как на основную единицу языка» [Гак 1990: 466]. В наши дни об этом пишет И. А. Мельчук: «Лингвисты не случайно веками 6 6 Все-таки не веками: такие поиски ведутся лишь с конца XIX в., до того исходили из очевидности слова. искали определение этому понятию: как и все базовые понятия, “слово” – это очень сложный объект. Его описание требует углубленного анализа многочисленных фактов, большого числа промежуточных понятий, а также исследований в смежных областях, которые сами по себе не менее сложны… Термин слово одновременно и неоднозначен, и расплывчат» [Мельчук 1997: 95–96]. Впрочем, как раз И. А. Мельчук не отказался от слово-центризма (см. ниже).

Помимо трудностей с определением слова на возникновение несловоцентрических концепций повлияли и осознанные к началу ХХ в. трудности, связанные с применением традиционного понятия слова к языкам нефлективного строя. Поскольку «слова не даны нам в речи», а интуиция здесь не могла помочь, то необходимы были эксплицитные критерии, которые, как сразу выяснилось, легко не устанавливались. Видимо, не случайно ориентация не на слово, а на морфему как на базовую единицу исследования была особо свойственна дескриптивной лингвистике, во многом ориентированной на описание «экзотических» языков; впрочем, по-видимому, на нее мог влиять и строй английского языка (см. 3.2).

В целом же большинству направлений структурализма были свойственны несловоцентрические подходы. Некоторое исключение составляла Пражская школа, которая старалась совместить словоцентрический и несловоцентрический подходы, см. обзор взглядов пражцев на слово в книге [Krámský 1969] и позицию самого И. Крамского. Еще меньше несловоцентрические подходы были распространены в СССР, особенно среди тех лингвистов, которые по своей узкой специализации были русистами (впрочем, из словоцентризма исходил и А. И. Смирницкий, германист по специализации). Не связано ли это было с тем, что чешский и русский языки, как и латинский, в отличие, например, от английского или французского, по выражению Ш. Балли, «топят семантему в молекуле»?