Коллектив авторов - Mobilis in mobili. Личность в эпоху перемен

…Вопрос о причинах этого процесса усложнения ( complexification ), вопрос темный, весьма для меня важен. Можно предположить, что некое роковое предназначение помимо нашей воли увлекает нас ко все более сложным состояниям. Наши запросы – безопасность, идентичность, счастье – вытекающие из нашего непосредственного состояния живых или общественных существ, как будто никак не соотносятся с этим родом принуждения, толкающего нас сегодня к усложнению, опосредованию, исчислению и синтезированию все равно каких объектов, а также изменению их масштабов. В техно-научном мире мы подобны Гулливеру: то слишком велики, то слишком малы – всегда не того масштаба. Если смотреть на вещи с этой точки зрения, то требование простоты сегодня покажется вообще-то предвестьем варварства. Разбирая этот же пункт, следовало бы подробнее разработать вопрос о разделении человечества на две части: одна принимает этот вызов сложности, другая – тот древний и грозный вызов, что связан с выживанием рода человеческого. Вот, может быть, главная причина провала проекта современности, который, …в принципе относился к человечеству в его совокупности [Лиотар 1994].

Ж.-Ф. Лиотар показывает, что сам дискурс современности является конвенциональным проектом. И в современности как в проекте появляются свои оси координат в виде сложности / простоты, разнообразия / однообразия, неопределенности / определенности. Сходные идеи о современности как особом проекте в контексте социологии и политологии высказывает Энтони Гидденс [Гидденс 2011].

При освоении дискурса современности и анализе ценностных оснований различных измерений современности у психологов, как и у ансамбля представителей разных наук о развитии человека, природы и общества, вольно или невольно возникает соблазн нарушить предостережение Козьмы Пруткова «нельзя объять необъятное» и очередной раз в истории человеческого познания отправиться в зазеркалье, приступить к конструированию «теории всего» [Гейзенберг 1987; Веккер 1998; Уилбер 2013]; увязать в одном пространстве «собаку Павлова» и «кота Шредингера» [Harre 2009]; гомозиготные и гетерозиготные цивилизации [Любищев 2008]. Причина подобных искушений нашего разума, его стремления прорваться за любые границы, в том числе и за исторически очерченные каждой эпохой границы разумного, заключается в самой природе современности, ее перманентной безмерности. Необходимо осознать, что в восприятии современности в измерении «настоящее» всегда упаковываются «прошлое» и «будущее», сливаются в хронотопе «пространство и время» (М. М. Бахтин; Н. А. Бернштейн; А. А. Ухтомский), статика и динамика, устойчивость и вариативность, порядок и хаос (см.: [Пригожин, Стенгерс 1986]), культура и взрыв [Лотман 1992], распад и упадок цивилизаций [Любищев 2008], цивилизация и варварство [Мотрошилова 2010; Цивилизация. Восхождение и слом 2003].

Картина современности, как правило, оказывается травмированной историей, историческим прошлым человечества, Освенцимом и ГУЛАГом ([см., например: [Анкерсмит 2007; Арендт 1996]); наступлением «футуршока» (Э. Тоффлер), а также болезненным переживанием еще до ее наступления эпохи сингулярности (Рей Курцвейл). Рефлексия сложности современности позволяет констатировать, что происходит не только каскадное изменение темпов технического прогресса. Происходит нечто большее: изменение самих изменений.

Для понимания динамики текучести и устойчивости современности представляется весьма заманчивым осознать эволюционный смысл роли религии и искусства в историко-эволюционном процессе развития человечества: искусство выступает как овладение и расширение человечеством границ современности и как наращивание культурных практик освоения неопределенности; а религия, упаковывающая хаос в «закрытые структуры» – как особая, испытанная веками культурная практика психотерапии неопределенности, ценностная герметизация инвариантных моделей мира, духовное производство нравственных установок и традиций как стабилизаторов социального поведения человека в разных культурах [Асмолов 2012]. В этом смысле весьма эвристична идея Ю. М. Лотмана, что саморазвитие культуры осуществляется через различные механизмы выработки неопределенности [Лотман 2010]. Поэтому не случайно картина современности, принципиальная недосказанность современности досказывается, приручается и изобретается посредством мифов, метафор, таких парадоксальных произведений, как поэтические зарисовки Д. Хармса, невозможные миры М. Эшера, сюрреалистические полотна С. Дали, графика и живопись М. Шагала, философская поэтика И. Бродского. Современность то и дело заселяется различными фантомами, напоминающими намного опередившие представления о виртуальной реальности явления «призраков» в романе С. Лема «Солярис».

Ко всем этим произведениям как открытым структурам вполне приложима характеристика восприятия искусства, предложенная У. Эко:

…произведение искусства, предстающее как форма, завершенная и замкнутая в своем строго выверенном совершенстве, также является открытым , предоставляя возможность толковать себя на тысячи ладов и не утрачивая при этом своего неповторимого своеобразия. Таким образом, всякое художественное восприятие произведения является его истолкованием и исполнением , так как во всяком таком восприятии оно оживает в своей неповторимой перспективе [Эко 2004: 28].

Замечу, что современность не столько воспринимают, сколько чуют, интерпретируют и толкуют. Поэтому для ее постижения необходимы герменевтические методы исследования в стиле «толкование современности». Прообразом подобного интеллектуального стиля постижения современности является классическая работа З. Фрейда «Толкование сновидений».

Исследования многомерной природы современности, как правило, не вмещаются в прокрустово ложе идеала рациональности (М. К. Мамардашвили). Следование этому идеалу при восприятии и анализе современности зачастую приводит к тому, что современник оказывается не в ладу со временем. Личностный и когнитивный диссонанс при освоении современности состоит в том, что современник, как бы он ни пытался овладеть современностью, неизбежно не успевает за бегущим днем.

« Синдром современника » – синдром диссонанса со временем , с нелинейностью и безмерностью настоящего – вызывает эффекты, которые по своему воздействию на человека и человечество не уступают страхам перед «нелинейным будущим» [Назаретян 2015]. Среди таких эффектов назову, прежде всего, классический феномен стресса – генерализованного адаптивного синдрома, – введенный не только в научный оборот, но и в лексикон обыденного сознания канадским психофизиологом Г. Селье; а также невроз современности, описанный в классическом труде К. Хорни «Невротическая личность нашего времени» [Хорни 2008].