Коллектив авторов - Mobilis in mobili. Личность в эпоху перемен

К эффектам современности, позволяющим совладать с вызовами сложности, неопределенности и разнообразия, относятся, на мой взгляд, и такие преадаптивные формы жизни, как смеховые и карнавальные действия (М. М. Бахтин), «игра ради игры» (А. Н. Леонтьев), «риск ради риска» (В. А. Петровский). Со всеми этими формами жизни субъекта и социума в контексте современности происходят перевертыши, как в известных двоящихся изображениях Эдгара Рубина: то, что в историко-эволюционном процессе было фоном, становится фигурой; то, что было фигурой, становится фоном. Так преадаптивные процессы, на важность которых в эволюции разных систем указывали А. Н. Северцев и Н. И. Вавилов, приобретают всё более главенствующую роль в процессе соперничества между стабильностью и изменчивостью . Процессы же адаптации, выживания, достижения гомеостаза утрачивают свое господство на арене текучей современности [Асмолов и др. 2013; 2014]. Например, риск как форма жизни, который ранее в историко-эволюционном процессе был редкой экзотикой, становится глобальной и универсальной характеристикой форм жизни в современности и возводится в принцип поведения ряда организаций (см. об этом: [Гидденс 2011; Штомпка 1996]).

В дискурсе современности также заслуживает особого внимания высказанная Лиотаром гипотеза о том, что человечество в ответ на рост неопределенности, сложности и разнообразия все более дифференцируется на людей, готовых воспринимать сложное, и людей, склонных к упрощению реальности [Лиотар 1994]. Тогда цивилизованность может трактоваться как освоение сложности и неопределенности современности, а архаика – как тенденция социальных систем к адаптации, равновесию и избеганию неопределенности, к жизни в более простом мире .

Итак, ценностная апперцепция осей современности позволяет связать, на первый взгляд, несвязуемое: абстрактные методологические схемы познания сложности, неопределенности и разнообразия с адаптацией и преадаптацией различных видов в историко-эволюционном процессе; увидеть преадаптацию индивида как цену за развитие разнообразия вида; рассмотреть прогресс и регресс как эволюцию и инволюцию разнообразия систем; обосновать неизбежность трендов к интеграции культурной антропологии и нейрокогнитивной науки; раскрыть связь феноменологии множественности идентичности и полифонии сознания с такими зарождающимися направлениями психологии XXI в., как психология неопределенности, психология сложности и психология разнообразия.

Продолжая эту логику, с опорой на оптику историко-эволюционного подхода к развитию человека и человечества в биогенезе, антропогенезе, этногенезе, социогенезе и персоногенезе, еще раз подчеркну, что мы начинаем исследовать общность столь разнородных явлений, как полиморфизм – в генетике; полиэтничность и поликультурность – в антропологии и социологии; полифония сознания и множественность идентичностей – в гуманитарных науках и в психологии.

В своем анализе мы устанавливаем мосты между методологией и практикой, между гуманитарными и естественными науками, расширяя познавательные поля психологии и смежных наук. Благодаря этой оптике современности рождаются направления трансдисциплинарных исследований, связывающие простоту – с примитивизацией, варварством, архаикой, фанатизмом и тоталитарным сознанием; элиминацию разнообразия – с ксенофобией и этнофобией; страх перед неопределенностью – с бегством от свободы, утратой Я [Соколова 2015], поиском идентичности [Белинская 2005] и авторитарным характером личности [Адорно 2001; Фромм 1990]; поддержку разнообразия – с толерантностью; сложность – с множественностью интеллекта, латеральным мышлением как эффективным способом решения нестандартных задач, взрывом одаренности и креативности [Гарднер 2007; Боно 2015; Sternberg et al. 2010]; неопределенность – с преадаптивностью и неадаптивностью [Асмолов 2010; Петровский 2010], выходом за рамки гомеостаза, взаимопомощью и кооперацией как факторами эволюции и общественного прогресса [Асмолов и др. 2013; 2014].

Для операционализации разных практик и исследовательских процедур диагностики неопределенности и сложности современности в психологической науке уже наработаны такие приемы, как диагностика толерантности / интолерантности к неопределенности (см.: [Корнилова и др. 2010]), диагностика когнитивной сложности [Келли 2000], психосемантика многомерного сознания [Петренко 2009].

Подобного рода исследования, наряду со ставшими уже классическими работами Д. Канемана и А. Тверски, приводят к выделению особых направлений психологии современности: психология неопределенности [Канеман и др. 2005; Корнилова и др. 2010; Фейгенберг 1986; Человек в ситуации неопределенности 2007], психология социальной нестабильности [Солдатова 1998], персонология неадаптивного поведения [Петровский 2010], психология самоорганизации психологических систем [Клочко 2005], психология сложности [Поддьяков 2006; 2009; 2014], психология информационной социализации [Марцинковская 2012] и др.

Иногда новое выступает как хорошо забытое старое. Если на границе ХIХ и ХХ вв. уникальное чутье к современности, к ее текучести проявилось в представлениях В. Джеймса о «потоке сознания» и «многообразии религиозного опыта», то на границе ХХ и ХХI вв. подобное чутье приводит к выделению такого направления психологии, как «психология потока» [Чиксентмихайи 2011; Леонтьев Д. 2011].

При анализе выделенного выше «синдрома современника» и различных форм жизни, являющихся ответами на вызовы современности, важно увидеть ценностные основания разных измерений и понять указанные выше направления психологии как различные «смешанные линии эволюции» (В. А. Вагнер, Л. С. Выготский) в ходе развития психологии современности и смежных наук.

Еще раз перефразируем вопрос К. Коффки и спросим: почему современность изобретается такой, какой она изобретается ? Как переживается современность? Посредством каких форм жизни – социальных действий (М. Вебер, Т. Парсонс), коммуникативных действий (Ю. Хабермас), личностных действий (А. Н. Леонтьев) конструируются социальные и жизненные миры (А. Шюц)? Все эти вопросы связаны с горизонтами познания современности, и было бы дерзостью считать, что на них уже найдены ответы. Когда имеешь дело с вызовами неопределенности, сложности и разнообразия, самому следует стараться избегать решений, примитивизирующих современность, механически извлекая из интеллектуального багажа истории такие культурные орудия познания, как принцип неопределенности и принцип дополнительности.

О рисках манипулирования с помощью мыслительных техник со сложностью, неопределенностью и разнообразием еще в 1967 г. прозорливо предупреждал В. А. Лефевр. Он писал: «…Торжество кибернетического подхода – это не только выход на арену новых и продуктивных средств анализа сложных систем, но и колоссальное сужение “онтологического поля”, в рамках которого ставятся задачи научного анализа» [Лефевр 1967: 6]. И далее В. А. Лефевр отмечал: