Сергей Ильин - Путешествие внутрь иглы. Новые (конструктивные) баллады

Как это ни странно, ничего нет проще, нежели отыскать определенное и, кстати, вполне удовлетворительное соответствие между явлением природы и душевной жизнью человека: на этом зиждется даже одно из основных ответвлений классической поэзии (лучше всего его выразил наш Тютчев), – и чем сложнее и тоньше пейзажное движение в природе, тем адекватней оно потаенным процессам, непрерывно свершающимся в человеческой психике, – так что в нашем случае наблюдения над довольно редким явлением летней грозы, которая может разрешиться именно не грозовым дождем, а внезапным оттоком дождевых облаков и сияющим торжеством осилившего грозу солнечного света, – оно, это чудесное явление, вполне сопоставимо, например, с важнейшим для нашего внутреннего развития моментом преодоления нами нашего главного страха, – и только тот, кто осознал до конца, насколько грозен и могуществен этот страх, насколько он держит нас в непрестанном повиновении и насколько трудно его преодолеть… и в то же время только тот, кто каким-то счастливым образом все же преодолел его – поистине здесь, помимо душевного подвига, нужно еще и стечение благоприятных обстоятельств – а преодолев, узнал на собственном опыте, что следствием преодоления всегда и без исключения является появление в душе непонятно откуда взявшегося изобилия просветленных чувств и мыслей, – да, только тот, быть может, согласится со мной.

В самом деле, наши основные – то есть врожденные и практически неустранимые никем и ничем – страхи подобны нашим же старым и верным слугам, которые, служа нам верой и правдой, оберегают нас не только от опасностей мира сего, но и от дверей в Неизвестное, а между тем только смело и опрометчиво открыв одну из них, можно войти в новый для себя мир, тогда как другого входа туда, к сожалению, нет, – итак, наши слуги-страхи, будучи к нам приставлены от рождения, зная нас как облупленных, догадываясь своей безошибочной интуицией, что есть все же на этом свете двери, точно созданные для того, чтобы мы через них вошли, тем не менее на всякий случай и по привычке устраивают неприличную потасовку с нами всегда и без исключения, когда судьба сталкивает нас лоб в лоб с подобной дверью: и разыгрывается в тот момент одна и та же, наполовину комическая, наполовину трагическая сцена, когда мы и наш конкретный персональный страх, схватив друг друга за грудки, пыхтя и злобствуя, катаемся молча по полу, но в конце концов, как и полагается, мы берем верх, поднимаемся, перешагиваем через побежденный страх, открываем заветную дверь – там, свет, воздух и новая жизнь! – делаем шаг в только что завоеванное с таким трудом жизненное пространство, глубоко забираем в легкие опьяняющий тонкий эфир, а потом с некоторым виноватым упреком оборачиваемся к нашему незадачливому слуге, как раз поднимающемуся с пола: «Мол, что же ты нас удерживал?», однако тот, чертыхаясь и отплевываясь, демонстративно смотрит в сторону: догадываемся ли мы, что делает он это, как и подобает образцовому старому слуге, единственно из благородного побуждения – чтобы мы сами не догадались, что он боролся с нами только для вида?

Я не однажды обращал внимание на то, что выражение лица у малорослых людей как правило угрюмое, но выразительное, они избегают наших взглядов, однако, если нам случится встретиться с ними, что называется, «лоб в лоб», они выдерживают наш взгляд и смотрят на нас до тех пор испытывающе и исподлобья, пока мы первые не отвернемся в некотором смущении, – нам трудно представить себе их внутренний мир, мы не можем вообразить их мыслей и чувств, нам практически невозможно догадаться, какая у них профессия или хобби, и чем они вообще занимаются в жизни, и есть ли у них семья, и каковы их отношения с родителями, собственными детьми и между собой: да, все это для нас «книга за семью печатями», нам, разумеется, и в голову не придет спросить у них, который час или как пройти туда-то, и они нас тоже никогда об этом не спросят, – мы живем с ними на одной земле, но как бы в параллельных мирах, точно с инопланетянами.

Итак, мы ничего о них не знаем, но если бы нас спросили об их мировоззрении в целом, мы, пожалуй бы, сказали, что эти люди скорее всего не думают о жизни в целом, но всегда о тех или иных ее частностях, и это, быть может, в первую очередь отличает их от нас, «простых смертных» и обыкновенных людей, когда же человек не думает о жизни в целом, трудно себе представить, чтобы он понимал, что такое смерть, ибо поистине смерть есть всего лишь оборотная сторона жизни в целом; а там, где нет ни жизни в целом, ни ее противоположности – смерти, нет и развития, нет жизненных фаз, нет тайны возраста, – нам и в самом деле невозможно вообразить таких людей как малыми детьми, так и глубокими старцами: они точно родились малорослыми крепышами с обильной растительностью на лице и угрюмым выражением физиономии, просто в детстве они были крошечными экземплярами описанной породы, а потом, с годами лишь увеличивались в размерах, не меняясь нисколечко по существу, словно маленькие матрешки исчезали постепенно в более крупных матрешках.

По этой же самой причине нам трудно себе представить их смерть, у нас такое ощущение, что они либо живут вечно, либо в один прекрасный момент таинственно и бесследно исчезают из этого мира: без смертельной болезни, без предсмертных страданий, без погребений и вообще без всего, что касается «последних вещей»; а ведь они сами должно быть тоже незаметно, но пристально наблюдают за нами и наверняка успели обратить внимание, как важны для нас эти «последние вещи» и как вся наша жизнь незримо вращается вокруг них, – и что же они должны думать на этот счет? завидуют ли они нам? или чувствуют, наоборот, внутреннее преимущество над нами? кто знает?