Роберт Хиггс - Кризис и Левиафан. Поворотные моменты роста американского правительства

Идеология, которую порой расплывчато именуют «общественным мнением», должна была играть важную роль, по меньшей мере решающую потворствующую роль. Как писал Ортега-и-Гассет и как признавали многие другие, «ни одна власть в мире никогда не покоилась ни на чем, кроме общественного мнения» [37] Ортега-и-Гассет, Х. «Восстание масс», гл. XIV. См. также Knight, Freedom and Reform , pp. 235, 414. . Если бы люди в целом были в принципе против большого правительства, отказ от свободных рынков в последние семьдесят лет не состоялся бы. Легко показать, что в двадцатом веке общественное мнение сильно сдвинулось влево. Изучив данные различных опросов, Герберт Макклоски и Джон Заллер недавно подтвердили, что «за последние пятьдесят или семьдесят пять лет отношение американцев к рыночной свободе развернулось буквально на сто восемьдесят градусов» [38] Herbert McClosky and John Zaller, The American Ethos: Public Attitudes toward Capitalism and Democracy (Cambridge, Mass: Harvard University Press, 1984), p. 159. .

Идеологию нельзя пощупать и трудно измерить, и потому рассуждать о ее влиянии следует осторожно. Впрочем, доказать можно многое, особенно если иметь в виду, что лидеры общественного мнения умеют управлять убеждениями масс. Общественное мнение, как отметил один политолог, «зачастую зыбко, непостоянно и непоследовательно… В той мере, в какой публика в курсе проблем, она склонна цепляться за сюжеты и темы, которые продвигают и популяризуют политики и средства массовой информации». Взгляды Уолтера Липпмана или Уолтера Кронкайта, не говоря о Франклине Рузвельте, влияют на состояние общественного мнения больше, чем взгляды миллионов людей, менее уважаемых и не имеющих столь же видных позиций в обществе – вспомните, что Рональд Рейган, несмотря на хромающую логику и сбивчивость, имел репутацию «великого коммуникатора». «В условиях массовой демократии, – писал Рёпке, – политика должна выдерживать… давление… массовых мнений, массовых эмоций и массовых страстей, – а ими управляют, их возбуждают и эксплуатируют группы давления, демагоги и партии» [39] Wilson, Interest Groups , p. 11; Röpke, A Humane Economy , p. 142. Ортега-и-Гассет полагал, что «у большинства людей мнения нет, мнение надо дать им, как смазочное масло в машину». Кроме того, «при всеобщем голосовании массы не решали, а присоединялись к решению того или другого меньшинства» («Восстание масс»). См. также: Шумпетер Й. А. Капитализм, социализм и демократия // Шумпетер Й. А. Теория экономического развития. Капитализм, социализм и демократия. М.: Эксмо, 2007. С. 659–660; Becker, „Competition among Pressure Groups,“ p. 392; Bennett, Public Opinion , pp. 230–232, 240–241, 306, 311; McClosky and Zaller, American Ethos , pp. 11–12, 152,234. . Если взять за основу идеи, распространяемые имеющими стратегические высоты элитами и влиятельными лицами, получим надежную основу для обобщающих суждений о преобладающих идеологиях. (Что заставляет лидеров общественного мнения время от времени совершать идеологические виражи, это отдельный вопрос.) Но даже если господствующие идеологии идентифицированы, следует помнить, что законодательное собрание «не фабрика, которая механически преобразует мнение в параграфы законов» [40] William Letwin, Law and Economic Policy in America: The Evolution of the Sherman Antitrust Act (Chicago: University of Chicago Presss, 1965), p. 54. Томас Дай ссылается на исследование Уоррена Е. Миллера и Доналда Стоукса, которые «обнаружили очень низкую корреляцию между тем, как голосовали конгрессмены, и позициями их избирателей по вопросам социального обеспечения, и еще более низкую корреляцию по вопросам внешней политики. Только в вопросах, связанных с гражданскими правами, конгрессмены вроде бы голосуют в соответствии с мнением большинства своих избирателей». Understanding Public Policy , 2nd ed. (Englewood Cliffs, N.J.: Prentice-Hall, 1975), p. 309. Противоположные выводы о связи между идеологией и голосованием в Конгрессе см.: Sam Peltzman, „Constituent Interest and Congressional Voting,“ Journal of Law and Economics 27 (April 1984): 181–210, а также Keith T. Poole and R. Steven Daniels, „Ideology, Party, and Voting in the U.S. Congress, 1959–1980,“ American Political Science Review 79 (June 1985): 373–399. Несоответствие между действиями законодателей и предпочтениями их избирателей может быть отражением того, что теоретики демократических процедур именуют «феноменом периодического большинства». В этом случае «не имеет значения, какой выбор сделан, потому что большинство предпочитает что-то другое». Обстоятельное объяснение этого феномена см. в Browning and Browning, Public Finance , pp. 62–65 (quotation from p. 62). . Разрыв между мнениями или идеологиями избирателей и действиями их политических представителей куда значительнее разрыва между экономическими интересами избирателей и действиями их политических представителей. Разобраться в этом означает понять механизм современной представительной демократии. Отчасти, по-видимому, причина в том, что некоторые должностные лица пытаются действовать во имя «общественного интереса», который можно определить как «широкие, всеохватные представления о том, что именно соответствует наилучшим интересам поддерживающих их социальных групп или общества в целом… нечто иное, чем суммирование, обработка или опосредование общественных интересов» [41] Nordlinger, Autonomy , p. 35. См. также: Joseph P. Kalt and M. A. Zupan, „Capture and Ideology in the Economic Theory of Politics,“ American Economic Review 74 (June 1984): 279–300. . Другой причиной этого разрыва может стать не что иное, как простая продажность должностных лиц, готовых служить тому, кто больше платит. Можно только гадать о том, являются ли вспыхивающие время от времени коррупционные скандалы лишь верхушкой айсберга. Некоторые ученые считают, что прямой подкуп представляет собой «существенный механизм» определения деятельности представителей правительства. Другие сомневаются в важности прямого подкупа, главным образом потому что «куда проще и законнее подкупать политиков косвенно» [42] Alvin W. Gouldner, The Dialectic of Ideology and Technology: The Origins, Grammar, and Future of Ideology (New York: Oxford University Press, 1976), pp. 234–235; Peter Navarro, The Policy Game: How Special Interests and Ideologues Are Stealing America (New York: Wiley, 1984), p. 100. Ср.: John Kenneth Galbraith, The Anatomy of Power (Boston: Houghton Mifflin, 1983), pp. 48–49, 84–85. .

В любом случае идеология не просто одна из независимых переменных социально-политического процесса. Именно это имел в виду Шумпетер, когда заметил, что «ценностные суждения об эффективности капитализма, положительные или отрицательные, не представляют интереса. Дело в том, что человечество не свободно выбирать… Экономические и социальные процессы обладают собственными движущими силами, и последующие ситуации принуждают индивидов и социальные группы вести себя определенным образом, хотят они того или нет, – вынуждают, разумеется, не лишая их свободы выбора, а формируя мировосприятие, ответственное за этот выбор, и сужая перечень возможностей, из которых этот выбор осуществляется» [43] Шумпетер Й. А. Капитализм, социализм и демократия // Шумпетер Й. А. Теория экономического развития. Капитализм, социализм и демократия. М.: Эксмо, 2007. С. 510. . Кто-то возразит, что Шумпетер заходит слишком далеко, что это неоправданный детерминизм, не оставляющий места для идеологии как независимой переменной [44] Hendrik Wilm Lambers, „The Vision,“ in Schumpeter’s Vision: Capitalism, Socialism and Democracy after 40 years , ed. Arnold Heertje (New York: Praeger, 1981), p. 120; Herbert K. Zassenhaus, „Capitalism, Socialism and Democracy: the ‘Vision’ and the ‘Theories,’“ ibid., pp. 189–191; K. R. Popper, The Open Society and Its Enemies (New York: Harper Torchbooks, 1963), II, pp. 212–223. . Тем не менее в своей провокационной формулировке социологии знания в связи с вопросом о росте правительства и государственного вмешательства Шумпетер выявил ключевое звено проблемы и поставил задачу, на которую так или иначе необходимо ответить.