Алан Карлсон - Шведский эксперимент в демографической политике

Сегодня Швеция служит моделью современной семейной политики для всего мира; это страна, признавшая необходимость преобразовать общество ради воплощения в жизнь идеала равенства полов и полной индустриализации социальной жизни. В частности, американские политические аналитики видят в Швеции образцовую модель организации центров дошкольного воспитания, прогрессивного школьного образования, оплачиваемого отпуска отца или матери по уходу за детьми, пособий на детей и детского здравоохранения, которая дает возможность совместить стремление и к поддержанию рождаемости, и к равенству полов. И по своей идеологии, и даже в деталях шведская модель восходит к тому, что было заложено Мюрдалями. Любопытно, что в межвоенный период для самих Мюрдалей источником вдохновения, образцом активной позиции социальной науки и соблазнительных политических идей служили США. Заимствованные оттуда методы опросов, демографической статистики и социологического анализа придали новую силу политической аргументации и помогли полностью отмести традиционалистские настроения. Но и мрачная сторона современной Швеции – наступивший вследствие всего этого распад социальных связей – отчасти точно так же происходит из плохо понимавшейся то время слабости использованных ими данных социологии.

Опыт Мюрдалей бросает яркий свет на вопрос о роли отдельного человека в политических переменах. Является ли деятельность каждого политика отражением широких общественных и интеллектуальных тенденций, сопротивление которым бессмысленно и бесполезно? Или исполненный желания действовать человек может, опираясь на силу идей, изменить путь развития общества или страны?

Новейшие истолкователи шведских демографических споров видят в Мюрдалях главным образом популяризаторов уже распространенных в то время политических идей, вставших на службу непреодолимых изменений в организации общественной жизни. Например, историк Анн-Катрин Хатье уверена, что Мюрдали просто воспользовались существовавшими политическими теориями и вовсе не заботились об изменении роли женщин и сексуальной жизни, так что все перемены в этой области стали результатом социально-экономического развития. Анн-Софи Кальмарк, рассуждая о последствиях принятой в 1930-е годы политики повышения рождаемости, описывает изрядную путаницу в вопросе о целях, средствах и результатах, склоняясь к мнению, что историческое развитие шло независимо от идей и политики. В своем дерзком анализе упадка семьи в современной Швеции социолог Дэвид Попоноэ подчеркивает первостепенное значение социально-экономических тенденций, породивших то, что он называет «постнуклеарной семьей». Высказываясь достаточно осторожно, он тем не менее показывает, что участие Мюрдалей было по сути лишь затейливой рябью на приливной волне исторических перемен [2] См.: Ann-Katrin Hatje, Befolkningsfrågan och välfärden: Debatten om familjepolitik och nativitetsökning under 1930-och 1940-talen (Stockholm: Allmänna Förlaget, 1914); Ann-Sofie Kälvemark, More Children of Better Quality? Aspects of Swedish Population Policy in the 1930’s (Uppsala: Historiska institutionen, 1980); David Poponoe, Disturbing the Nest: Family Change and Decline in Modern Society (New York: Aldine de Gruyter, 1988). .

Однако при внимательном изучении Мюрдалей как исторических деятелей открывается иная картина: приложенные ими интеллектуальные усилия, а также политический и институциональный опыт изменили направление развития их общества. Ни порицаемые ими тенденции, ни предлагавшаяся ими политика, ни достигнутые ими результаты не были непреложным итогом исторического процесса. Мюрдали использовали силу идей, чтобы направить Швецию по радикально новому пути. В своем стремлении к социальной революции они исключили другие варианты и возможности развития, в результате став основателями постсемейного государства благосостояния.

Участие Мюрдалей в шведских дебатах и масштаб их влияния следует рассматривать еще и в контексте страхов по поводу демографических проблем, охвативших европейцев в межвоенные 1919–1939 гг. Тогдашняя политика прямо-таки зациклилась на перепадах демографического давления. Например, в значительной части Восточной Европы сохранялся высокий уровень рождаемости. Такие страны, как Польша, Словакия, Югославия, Румыния, Греция, Италия не знали, что делать с растущим числом безземельного сельского населения и с промышленностью, не способной, как казалось, разрешить эту ситуацию. Проблема явного «перенаселения» привлекала большое внимание [3] J. D. Black, “The Problem of Surplus Agricultural Population,” International Journal of Agrarian Affairs 1 (1939): 5—90; Josef Poniatowzki, “Le Probleme du sur peuplement dans l’agriculture polonaise,” L’est Europeaen agricole 5 (April 1936): 21–60; Oscar Jazzi, “The Economic Crisis in the Danubian States,” Social Research 2 (February 1935): 98—116. , осложняясь тем, что в возникших после войны государствах Центральной и Восточной Европы существовали значительные этнические меньшинства, отличавшиеся более высоким и политически взрывоопасным уровнем рождаемости [4] См. Eugene M. Kulischer, Europe on the Move: War and Population Change, 1917–1947 (New York: Columbia University Press, 1948); Institut National de la Stitistique et des etudes economiques, Les Transferts internationals de populations (Paris: Presses Universitaires de France, 1946). .

В то же время народы Западной и Центральной Европы, Британское содружество наций и Северная Америка столкнулись с совершенно иной проблемой – с резким и явно ускорявшимся падением рождаемости с перспективой «депопуляции». В этот период были предложены новые демографические показатели, и в частности чистый коэффициент воспроизводства населения, которые привлекли внимание к сокращению числа детей. С конца XIX в., а особенно быстро после 1918 г. в Западной Европе развивается и крепнет движение, нацеленное на обеспечение политической поддержки семьи и высокой рождаемости.

Везде имелись свои местные и национальные особенности, но в целом мотивы авторов и организаций, участвовавших в движении за повышение рождаемости, были общими. В их основе лежали националистические и даже «племенные» эмоции. После полутора столетий непрерывного роста населения и демонстрации расовой жизненной силы многие европейцы посчитали тяжкой и унизительной перспективу сокращения и старения населения, притока «цветных» иммигрантов, смешанных браков и утраты национальной и расовой чистоты. В этот период в соответствующей литературе открыто обсуждается вопрос об упадке белой расы и неизбежности ее поглощения черными и цветными. Широко распространились страх и мрачные предчувствия [5] О распространенности расовых страхов могут дать представление следующие работы: Henri Decugis, Le destin des races blanches (Paris: Librairie de France, 1936); Fernand Boverat, Le race blanche en danger de mort (Paris: Alliance nationale pour l’accroissment de la population francaise, 1938); Friedrich Burgdörfer, Volk Ohne Jugend (Berlin-Grunewald: Kurt Vowinckel Verlag, 1932); Friedrich Burgdörfer, Sterben die weissen Volke? Die Zukunft der weissen und fabriger Volker im Lichte der Biologiske Statistik (Munich: Georg D. W. Callwey Verlag, 1934), pp. 49–71; Roderich von Ungern-Sternberg, De Sorge Europas (Berlin: Verlag von George Stilfe, 1936); Otto Helmut, Volk in Gefahr (Munich: J. F. Lehmanns Verlag, 1930). .