А. Степанов - Число и культура

На материале постттоталитарных государств, в частности России, выше была отмечена характеристическая особенность: носителями одновременно обеих форм легитимации, обоих типов общественных ценностей являются все противостоящие друг другу политические силы (былые тоталитаристы – например, коммунисты и националисты – осваивают плоды и инструментарий демократии, а "демократы" разных толков страдают генетическими болезнями патернализма, авторитарности, олигархичности). Не иначе – и в складывающемся мировом сообществе. Былые либералы (носители "западной" идеологии) окрыляются возможностью бесконтрольных экспансии и контроля, стремясь внушить дух безоговорочного подчинения и смирения остальным, и напротив, более "отсталые" народы и политические движения взывают к необходимости разделения власти, к учету мнения менее сильных, да и просто численного большинства, т.е. к тому, что прежде считалось атрибутами либеральной позиции. Поскольку подобной "двойственностью" отличаются все влиятельные политические движения, постольку кватерниорная структура с уровня мирового сообщества распространяется на уровень отдельных государств .(11)

Почему именно Европе (плюс ее соседу и кузену России, Евразии), согласно гипотезе, предстоит постепенно, но неизбежно превращаться в одну из главных арен четырехсоставных партийно-политических систем? – Не только из-за того, что в настоящее время здесь разворачивается одна из самых впечатляющих кватерниорных территориально-политических конструкций (см. строение ЕС по региональным ансамблям, раздел 1.4.2.1 ), и из-за естественного феномена "индукции". Априори двойственен сам статус Европы: с одной стороны, входящей в круг правящей мировой элиты ("Запад", НАТО), а с другой – вопреки историческому первородству, занимающей в этом кругу не главное место (последнее, конечно, у США). Поэтому общественному сознанию европейцев свойственны как верность устоявшимся либеральным, демократическим ценностям, так и переживание своей зависимости от внеположных источников власти. Для каждой отдельной страны Евросоюза роль этих внешних источников исполняют США и общеевропейские (над- и вненациональные) бюрократические институты. Такая ситуация, как мы знаем, способствует формированию неодномерного политического поля и, как следствие, последовательному вытеснению биполярности (одномерности) более дифференцированными политическими паттернами.

Соответствующая трансформация протекает практически на наших глазах. Недавно неоспоримо ведущие пары – социалисты и социал-демократы (умеренно левые силы), с одной стороны, и либерально настроенные консерваторы (неоконсерватизм, блок правый), с другой – переживают всевозрастающий кризис доверия, все более широкие круги населения выражают сомнение, что старые партии способны к адекватным ответам на вызовы новейшей эпохи. Не станем гадать, почему. Возможно потому, что старые партии попросту "надоели" за минувшие десятилетия, и в социумах усиливается порыв сбросить старую кожу. Возможно, причины следует искать в идущей интеграции Европы: теперь уже не только малые страны, вроде Швейцарии и Голландии, ощущают себя объектом манипуляции со стороны могущественных внешних сил (к примеру, неизбранных брюссельских чиновников), но и самые крупные. Независимо от эмоциональной оценки, перемены в коллективном мироощущении не могут не наступить. Но тогда перед нами вновь двойственная легитимация: традиционно-национальная, во-первых, и над-, транснациональная, во-вторых. Ergo: М = 4.

Какие силы дополнят традиционных умеренно правых и умеренно левых? – Список возможных идеологий исключительно короток, а выбор осуществляется из него. Популисты разных мастей, "зеленые", националисты, кое-где неисчезнувшие коммунисты – вот, собственно, все. И если в ближайшее время трудно ожидать в Европе выхода на сцену влиятельных религиозных экстремистов (фундаменталистов), то со временем – когда, скажем, в Европе накопится критическая масса мусульман – и этот компонент в состоянии превратиться в "живой".(12) Пока же нельзя не заметить почти повсеместного укрепления позиций националистов и популистов. Кто-то не без оснований видит в этом болезненный отклик на последствия глобализации (в каждой стране становится все больше иностранцев, особенно из менее развитых стран, которым чужд местный уклад), а с точки зрения рационального бессознательного придется констатировать рождение второго политического измерения. Так и в России в 1993 г. на политическую сцену буквально ворвалась такая экстремистская, демагогическая партия как националистическая ЛДПР Жириновского (выдававшая себя за "третью силу") – и именно после скачкообразной дискредитации предыдущих властителей душ и умов: лагерей "демократов" и "патриотов". Просто в России, подвергающейся интенсивной массовой "перетряске", подобный переход происходит быстрее, а кризис в Европе – не столь острый, обвальный.

Националисты упрочивают свои позиции во Франции (фронт Ле Пена), Италии (Берлускони) и Германии (см. Немецкий народный союз). Недавно европейский и мировой истеблишмент вводил санкции по отношению к Австрии за включение в правительство националистов (представителей Партии свободы Йорга Хайдера). Но резкие меры не в силах отменить положение, а скорее подливают масло в огонь (любые националисты буквально взрастают на дрожжах всевозможных кризисов и ультиматумов). Это более чем убеждение: Австрия – лишь один из пионеров начавшегося движения, по ее стопам последуют и другие. Вместе с мировым сообществом Европа переживает третью политическую бифуркацию(см. главу 2), параллельно протекают бифуркации и в отдельных странах (Италии, Германии, Австрии); рождение дополнительного политического измерения – не случайный, а объективный процесс, к которому надо морально и концептуально готовиться.

В книге не ставилась задача привести полный реестр прямых или косвенных образцов четырехсоставных (т.е. двумерных) партийных систем, так что ряд можно пополнить. Так, на парламентских выборах в Чехии в июне 1998 г. пятипроцентный барьер удалось преодолеть двум представителям левых сил (Чешская социал-демократическая партия и коммунисты) и трем правым партиям (Гражданская демократическая партия Вацлава Клауса, Союз свободы и Народно-христианская партия) [163]. С учетом того, что Союз свободы – не более, чем отколовшаяся часть ГДП, дублирующий экземпляр той же самой идеологии, всего существенных разновидностей М = 4. Политической кватерниорностью беременна и Франция, в которой левому лагерю: социалисты и коммунисты, – противостоит лагерь правый: помимо традиционных голлистов, националисты Ле Пена (если коммунистам придется все же растаять в горниле неумолимой истории, в освободившейся нише радикальной разновидности "левых" с удобством сумеют расположиться "зеленые"). На пороге структурно сходного варианта пребывает и ФРГ, где левый альянс (социал-демократы и "зеленые") борется с правым (христианские демократы и либералы из Свободной демократической партии). Последняя неуклонно теряет свой вес и, возможно, со временем будет вытеснена подходящей разновидностью популистских, националистических сил, приблизительно того же сорта, что и Немецкий народный союз.(13) Конкретный состав четверок может варьироваться при переходе от одной страны к другой, от одного хронологического отрезка к другому, но у самой конструкции – более прочные перспективы.