А. Степанов - Число и культура

Но что является наименее определенным звеном в схеме богатого, среднего и бедного классов? Богатство и бедность имеют кричащие проявления, и коллективным представлениям о них уже не одно тысячелетие; любому кажется ясным, что означает быть богатым и бедным. Класс же средний в коллективных представлениях – главным образом "не богатый" и "не бедный", один из образчиков "ни рыбы, ни мяса", "ни того, ни сего". В истории мысли апофатическим определениям подвергалось прежде всего нечто невидимое, неощутимое и по природе немыслимое, чему оттого и невозможно дать дефиниций в положительных терминах, например Господь Бог. Глубины духа живут по собственным законам, и мифологема "среднего класса" превратилась в ангажированных кругах едва ли не в идола, или кумира, которому готовы поклоняться и приносить реальные жертвы. Догматизация "среднего класса" по существу выводит его из сферы всякой рациональности.

Однако, как, вероятно, догадался читатель, мы, даже рискуя прослыть еретиками, собираемся резать на три концептуальные части именно эту "священную корову". Референциальная размытость понятия "средний класс" превращает его в главного и по сути единственного кандидата на логическое "заклание" в рамках классовой идеологемы.

Для корректности стоит проверить и альтернативные варианты, например, разделив класс богатых. Отечественным историческим прецедентом тут могло бы служить, скажем, принятое с 1775 г. деление привилегированного купечества согласно размеру капитала на три гильдии. Однако значимость подобных членений обычно не покидает границ того конкретного класса, сословия, к которому они непосредственно применены. Они не становятся, таким образом, достоянием общества в целом, так как для былого крестьянина, что десять тысяч рублей, что пятьсот тысяч – в равной мере поражающие воображение и выходящие за грань понимания суммы. В качестве другого аналога можно было бы сослаться на принятое в марксистской науке деление прототипа богатого класса, буржуазии, на крупную, среднюю и мелкую. Однако это осуществлялось в марксистской социологии , т.е. науке , тогда как в идеологической плоскости, т.е. для широких масс, разумно оставляли "голую" буржуазию в роли главного идеологического "пакостника".

Не более конструктивным стало бы членение и бедного класса, предлагающего ценные дефиниции наподобие "просто бедного, как Акакий Акакиевич", "бедного как церковная крыса", "нищего подобно бомжу" (вар.: "гол как сокол"). Не уверен, что поддержка умений проводить столь изысканные границы принесла бы большую пользу общественной идеологии, как и вообще наделение общества способностью разбираться в оттенках разновидностей нищеты, так что дробные градации и бедного класса лучше оставить специалистам в экономике и социологии. Итак, даже методом исключения, помимо среднего класса, не обнаруживается других кандидатов на логическое разделение. В противном случае пришлось бы целиком отказаться от идеологемы трех классов, выбросив за борт и представления о богатых и бедных.

Впрочем, хотя объектом изучения у нас является идеология, это не снимает требования научной добросовестности. Поэтому прежде, чем провести терминологическое рассечение стереотипа "средний класс", необходимо внимательнее рассмотреть, какие реалии за ним стоят.

Модель трех классов по критерию богатства имеет долгую предысторию. У нее много отцов, как и в подавляющем большинстве идеологем, она вынашивается в лоне коллективного бессознательного, становясь плодом совместных усилий. У историков происхождение понятия "средний класс" принято возводить к Аристотелю. В "Политике" (кн.4) Аристотель писал: "В каждом государстве есть три части: очень состоятельные, крайне неимущие и третьи, стоящие посредине между теми и другими. Так как, по общепринятому мнению, умеренность и середина – наилучшее, то, очевидно, и средний достаток из всех благ всего лучше. При наличии его легче всего повиноваться доводам разума; напротив, трудно следовать этим доводам человеку сверхпрекрасному, сверхсильному, сверхзнатному, сверхбогатому или, наоборот, человеку сверхбедному, сверхслабому, сверхуниженному по своему общественному положению. Люди первого типа становятся по преимуществу наглецами и крупными мерзавцами. Люди второго типа часто делаются злодеями и мелкими мерзавцами. А из преступлений одни совершаются из-за наглости, другие – вследствие подлости" [9, с.504]. И далее: "‹…› государство, состоящее из средних людей, будет иметь и наилучший государственный строй. Эти граждане по преимуществу и остаются в государствах целыми и невредимыми. Они не стремятся к чужому добру, как бедняки, а прочие не посягают на то, что этим принадлежит, подобно тому как бедняки стремятся к имуществу богатых ‹…› Поэтому прекрасное пожелание высказал Фокилид: "У средних множество благ, в государстве желаю быть средним". Итак, ясно, что наилучшее государственное общение – то, которое достигается посредством средних, и те государства имеют хороший строй, где средние представлены в большем количестве, где они – в лучшем случае – сильнее обеих крайностей или по крайней мере каждой из них в отдельности. Соединившись с той или другой крайностью, они обеспечивают равновесие и препятствуют перевесу противников. Поэтому величайшим благополучием для государства является то, чтобы его граждане обладали собственностью средней, но достаточной; а в тех случаях, когда одни владеют слишком многим, другие же ничего не имеют, возникает либо крайняя демократия, либо олигархия в чистом виде, либо тиранния, именно под влиянием противоположных крайностей. Ведь тиранния образуется как из чрезвычайно распущенной демократии, так и из олигархии, значительно реже – из средних видов государственного строя и тех, что сродни им" [там же, с. 507].

Обращаясь к менее отдаленному прошлому, историки проводят генеалогическую линию среднего класса через те социальные слои, которые занимали промежуточное положение между аристократией, дворянством, с одной стороны, и работниками, с другой, т.е. через часть третьего сословия. Насыщенная история у феномена и понятия "средний класс" и в новейший период.

Так, в начале ХХ в. У.Уэйл, ученый-социолог, видная фигура прогрессизма, полагал одним из национальных приоритетов достижение "новой демократии", носителями идеалов которой служили бы средние слои американского народа. С ним солидаризировался У.Липпман, сторонник прогрессизма и социального фрейдизма. Уже в 1980-е гг. американский публицист и социолог Алан Вульф в книге "Американский тупик: политический и экономический рост от Трумэна до Рейгана" писал: "Политика роста в послевоенной Америке базировалась на предположении, что рабочий класс будет постепенно трансформироваться в средний класс" (цит. по отрывку "После Рейгана". – Working papers new society, дек. 1981). В послевоенной американской социологии получила широкое хождение стратификационная схема по уровню доходов, но обычно более дробная, чем троичная. В массовых представлениях, однако, прижилась элементарная разновидность.