Норберт Винер - Наука и общество

То, что «обратная связь» науки с таким обществом может быть слишком жесткой и существенно искажать внутреннюю логику научного развития, проникло – как факт, как непосредственно испытываемое положение дел – в сознание многих людей науки в буржуазном обществе, породив у них реакцию против общественных зависимостей познания, как таковых, против любых вненаучных (административных, производственно-экономических и т. п.) критериев ведения научной работы.

Защита «внутренней жизни науки» от «заданной программы целей», от «политики момента или официального образа мысли», от «исторических предсказаний… которые принадлежат данной частной эпохе» вполне правомерна, коль скоро речь идет о капиталистическом обществе, о мелочной бюрократической опеке над научной работой, о лицемерном морализировании дельцов и администраторов. В ряде пунктов статьи проф. Винера просвечивает достаточно ясное осознание того факта, что целевые установки, исторические предсказания, представления о морали научного труда и социальной пользе науки, к которым современный капитализм пытается приспособить сознание ученого, представляют собой лишь переведенные на другой язык – язык буржуазной идеологии и конформистской нравственности – непосредственные, прежде всего экономические, интересы данного общества.

Казалось бы, именно это должно было привести исследователя к тому, чтобы он учел в своем анализе науки и общества иной, некапиталистический тип организации массового сознательного действия, иной, некапиталистический способ полагания целей обществом и индивидом. Однако Винер (и это обусловлено ошибочностью исходных посылок его анализа) пытается найти пути для частичного освобождения, для относительной искусственной изоляции науки от социальных установок вообще.

Здесь мы переходим к развиваемой проф. Винером утопии организации науки.

Проф. Винер утверждает, что социальная позиция, которую занимает ученый в обществе, должна содержать в себе нечто от «башни из слоновой кости». Непосредственно Винер имеет при этом в виду сознание, которым должен руководствоваться ученый (а также понимающий ученого администратор).

Однако реально ученый зависит не от администраторской воли, а от определенной системы фактических зависимостей, сложившихся в современной науке, в обществе от определенного, вполне объективного типа социального использования знания, который лишь персонифицируется администраторами и работодателями науки. Точно так же, с другой стороны, выражение «башня из слоновой кости» на деле описывает не просто определенную внутреннюю позицию, но прежде всего особое положение интеллектуального работника в системе общественного разделения труда. Оно предполагает фактическую обособленность науки, как сферы духовного производства, от системы общественного использования знания, предполагает, что ученый находится в положении человека свободной профессии, осуществляет исследования на свои средства (или на свободные средства мецената-благотворителя), что его исследование не зависит от общества материально. Эта форма существования науки, господствовавшая вплоть до середины XIX века, в сегодняшних условиях является социальным анахронизмом.

Современная наука – массовая по типу деятельность; она срослась в единое целое с производством и может развиваться лишь за счет крупных капиталовложений, за счет практических «прорывов», организующих вокруг себя целые комплексы исследований.

Зависимость современного знания от системы его практических применений не является лишь внешней формой существования науки. Она отразилась на ее теоретическом содержании и внутреннем расчленении. Размывание традиционных межевых линий между науками, «взаимооплодотворение» их методами исследования, возникновение на стыке различных дисциплин новых наук, обладающих наиболее богатыми возможностями, появление особого типа исследований, позволяющих решить определенную задачу до построения цельной картины объекта и т. д., – все это в конечном итоге следствие такой зависимости. Последняя, однако, не просто историческая предпосылка данного типа знания. Как убедительно показал в своих работах, посвященных общественной организации науки, английский ученый Дж. Бернал, само развитие собственно теоретических разделов современной науки в наибольшей степени зависит идейно от расширения и рационализации связей между знанием и его практическими применениями. Бернал приходит к справедливому выводу, что это расширение и рационализация не могут быть делом внутринаучного реформаторства и осуществимы лишь в рамках социальной системы, в которой планирование науки совпадает с системой общественного планирования.

Винер же, как легко убедиться, хочет поправить дело посредством сознательной самоизоляции науки от системы ее социального использования. Правда, он постоянно оговаривает, что размеры этой самоизоляции должны быть достаточно умеренными, но это не изменяет общего принципа предлагаемого им решения проблемы. Попытка оградить «внутреннюю жизнь науки» от невежественного вмешательства дельцов, администраторов и политиков посредством превращения исследования (как бы ни оговаривались лимиты этого превращения) в «башню из слоновой кости» не может привести к ожидаемому успеху. Во-первых, обособление знания от системы его практических применений оставляет в полной неприкосновенности социальную форму этих применений. Во-вторых, оно лишает науку наиболее действенных – и как раз типично современных – средств развития (ведь пора чисто академических перестроек теории в общем-то осталась позади). В-третьих, оно возвращает исследователя к уже изжившему себя общественному положению ученого-одиночки, или, что то же самое, возводит в идеал одну из самых трагических ситуаций, в которой может оказаться сегодня человек науки, – положение исследователя, вытолкнутого из существующей системы использования знаний и вынужденного либо превратить средства поддержания жизни в средства поддержания своих научных изысканий, либо искать подачки у какого-либо благотворительного фонда. Предлагаемый проф. Винером способ защиты «внутренней жизни науки», если его провести последовательно, привел бы к существенным нарушениям самой этой «внутренней жизни».

Исходной причиной утопичности всех рекомендаций проф. Винера является то, что объективные отношения общественной организации науки (а иногда и собственные содержательные связи знания) изображаются им как личные отношения между людьми, целиком обусловленные их сознанием. В самом деле, зависимость науки от ее практических применений в данном обществе рассматривается Винером как зависимость ученого от администраторов; зависимость поискового, эвристического исследования от определенной, уже сложившейся и апробированной научной ориентации – как личное взаимоотношение представителей различных поколений в науке; следование аксиоматическим постулатам в данной области знания – как культурно-историческая приверженность к ним определенной школы в науке и т. д. В соответствии с этим возможные изменения в структуре общественной организации науки – и здесь особенно отчетливо обнаруживается связь с традициями либерального мышления – рассматриваются Винером как дело воспитания и переубеждения различных агентов научной деятельности. «Хороший организатор, – говорит проф. Винер, – может достигнуть гораздо большего надлежащим выбором людей, чем постоянными приказами. Выбирайте людей, достаточно заинтересованных в выполнении возложенной на них задачи, чтобы их не нужно было подгонять…» Это хорошие пожелания, но это только пожелания. На деле и принципы подбора людей, и способ их конкретного вовлечения в работу, и тип их взаимоотношений друг с другом заданы определенной объективной системой организации в данном обществе, зависит от характера, типа этого общества.