Андрей Божко - Год в «Звездолете»

Причем они возникали по самому ничтожному поводу. Таким поводом, например, могли быть бытовые мелочи. Бывало, что периоды неприязни друг к другу доходили порой до «слепой ненависти» и «физического отвращения». В такие моменты тесное общение, невозможность физически изолироваться от других было особенно тяжелым испытанием.

Между прочим, на большое значение этого момента указывают полярники, вынужденные длительное время находиться в тесном общении. В условиях тесного физического общения ничто так трудно не переносилось, как ситуация, когда один из них оказывается в «психологической изоляции» от двух других. В такой «изоляции» за период эксперимента приходилось бывать каждому. Тот факт, что отношения между испытателями не всегда были дружескими, сам по себе ни в какой мере не может свидетельствовать о плохом характере кого-то из испытателей. Вероятно, здесь дело не в этом.

…Испытатели действовали четко, согласованно и были надежным коллективом. Это не значит, однако, что все шло гладко, все были постоянно довольны друг другом. Часто возникали дискуссии, практически всегда направленные на изыскание возможностей наилучшего выполнения поставленных задач. Иногда эти дискуссии проходили на повышенных тонах с излишней эмоциональностью и резкостью суждений, но никогда не несли в себе черт агрессивности. Любопытно, что после каждого «серьезного разговора» слаженность действий при выполнении работы, качество психологических проб и выполнения заданий заметно повышались. Мы подчеркнули пользу от подобных дискуссий, поскольку группу всегда поджидает и другая крайность – успокоение, благодушие, излишняя подчас уверенность в себе, снижение эмоционального тонуса. В этом смысле некоторая напряженность в отношениях может оказать лечебное действие на коллектив».

Психологи наблюдают за нами с помощью телекамер и, вероятно, могут слышать наши разговоры. Мы понимаем, что все это необходимо науке, однако легче и приятней нам не становится. Это еще один психологический барьер, создающий излишнюю психологическую напряженность.

Впервые отношения испытателей к наблюдению экспериментаторов проследил советский исследователь О. Кузнецов, который в 1966 году провел эксперимент с испытуемыми (женщинами) в сурдокамере. «Больше всего меня угнетало не одиночество: я привыкла к нему и люблю его, – рассказывала потом одна из участниц эксперимента, – а то, что за мной постоянно наблюдали». Другие отмечали, что им очень хотелось узнать, кто находится в аппаратной. Некоторые как бы давали обет молчания на период «заточения», хотя поговорить очень хотелось.

Мы тоже научились скрывать свои чувства. Я вспомнил, как один из испытателей другого эксперимента записал в дневнике: «Когда находишься там, в камере, и не одни сутки, то все восприятия обостряются. Мне постоянно казалось, что контроль с той стороны просто переходит границы приличия – ведь они включили магнитофон, сидят и пишут все, что заметят и услышат. И все это неприятно действует на нервы».

Члены экипажа американской подводной камеры «Тектайт-1», прожившие два месяца под водой, признавались, что под непрерывным наблюдением порой чувствовали себя просто не в своей тарелке. Они знали, что за ними постоянно наблюдают. С одной стороны, это наблюдение снимает тревогу и страх одиночества, о котором предупреждали уже перенесшие его в условиях «робинзонады». С другой стороны, такое постоянное наблюдение лишает человека возможности хоть немного побыть «наедине с собой», требует от экипажа постоянной собранности и непрерывного контроля за своими действиями. Поэтому многие особенности поведения человека объясняются реакцией на наблюдение экспериментатора, а не на изоляцию, причем поведение это зависит от индивидуальных психических особенностей каждого…

Я вспомнил, что в первый день, когда за нами плотно закрылась массивная дверь гермообъекта, я сказал Герману и Борису: какими мы сюда вошли, такими и выйдем, никто, вероятно, не захочет менять своих привычек, и давайте поэтому считаться друг с другом. Вспомнил и улыбнулся: я понял, что ошибся – мы уже все стали другими, научились быть более терпимыми к ошибкам друг друга, стали более покладистыми и самокритичными.

Скоро Новый год! Вечер. Время ужина. Борис хлопочет у плиты, и уже слышен запах подгоревшей пищи. Аппетит не оставляет нас, однако, несмотря на то, что рацион повторяется каждые пять суток и пища все– таки кажется довольно пресной и однообразной. Иногда появляется чувство голода. Мои товарищи весят больше и, наверное, острее его испытывают. Борис похудел на три килограмма, а Герман пока держится в своем весе. Мой вес тоже почти не изменился.

Практически все здоровы. На мелкие отклонения от нормального самочувствия не обращаем внимания. Например, на днях обнаружил, что кровоточат десны. Перестал пользоваться зубной щеткой. Намыливаю палец и им чищу зубы, потом полощу рот специальным эликсиром. Может быть, десны кровоточат не от механического раздражения? Может быть, пища, наши сублимированные продукты, не создает достаточной нагрузки жевательному аппарату? Ведь витаминов у нас хватает! Вчера почувствовал какую-то неловкость в горле при глотании, а на протяжении нескольких дней ощущал неприятную тяжесть в области сердца. Отчего бы это? Решил подождать несколько дней, прежде чем сообщить об этом, чтобы не вызвать преждевременного и ненужного беспокойства у врачей.

Время тянется медленно. Каждый из нас ищет способ подтолкнуть его. Я стараюсь не смотреть на календарь, Герман, напротив, вычеркивает каждый прожитый день, а Борис считает, что самое эффективное средство ускорить бег времени – дневной сон. Впрочем, мы все охотно спим после обеда. Да и ночью теперь как будто никто не страдает бессонницей. Как же был прав русский поэт Ф. Тютчев, который писал, что «дневные раны сном лечат». Для нас сон, кроме того, поистине «вкуснейшее из блюд в земном пиру», как говорил когда-то великий Шекспир. Недаром в Древней Греции считали, что сон даруется богами, и поклонялись богу сна Морфею.

Без сна невозможна жизнь. Если без нищи человек может прожить тридцать или даже шестьдесят дней, то без сна едва продержится 10–12 дней. При бессоннице растрачивается энергия клеток головного мозга, которые, как писал И. Павлов, «держат в своем ведении все явления, происходящие в теле». Сон сохраняет клетки от разрушения и может быть использован для лечения многих болезней. Врач и писатель П. Бейлин в своей книге «Самое дорогое» очень хорошо пишет: «Сон не порошки, не пузырек с лекарствами, не аптекарское снадобье, но щедрый дар природы, защищающий от ударов болезней. Сон – наш верный, наш преданный телохранитель».