И. Бестужев-Лада - Социальное прогнозирование

До 1917 г. каждый из народов, населяющих Россию, имел соб­ственную тысячелетнюю культуру. Она восприняла многое из куль­туры племен, обитавших здесь издревле и растворившихся в суще­ствующих национальностях. Кроме того, славянские и угро‑финс­кие народы России восприняли многое из культуры Византии, тюр­кские – из культуры Арабского халифата, буряты – из культуры Тибета и Монголии. Имело место, конечно, и другое сильное влия­ние извне, и взаимопроникновение культур. Кроме того, с XVII и особенно с XVIII века на Россию оказала сильное влияние западно­европейская культура (прежде всего, германская, затем французс­кая). Под этим влиянием, как и в других странах мира, сформирова­лась так называемая «высокая», или государственная, культура Рос­сии. Она существенно отличалась от «низкой» («народной», «фольклорной») даже у русских, украинцев, белорусов, не говоря уже о других народах, хотя, безусловно, имела сильные народные корни.

Это относилось и к физической, и к бытовой, и к художественной культуре, и ко всем без исключения основным типам учреждений культуры.

Так, существенно различались культурные стереотипы пи­тания, одежды, интерьеры жилища у высших классов обще­ства и у «простонародья». Литература и фольклор. Театр и на­родные увеселения. «Высокая» и «фольклорная» музыка. Жи­вопись и народное прикладное искусство. Городская (вклю­чая особняки помещиков) и крестьянская архитектура.

Книги существовали, в основном, только для «высокой» культу­ры. В избе, хате, сакле для них просто не было места. На десятки миллионов российских семей даже к 1917 г. существовало всего не­сколько десятков тысяч, обладавших домашней библиотекой на ты­сячи книг, несколько сот тысяч – на сотни книг, несколько милли­онов – на десятки книг, в остальных (да и то не всегда) могло случай­но оказаться несколько книг или даже всего одна. В расчете на такую структуру аудитории строилась политика книгоиздательства: ти­раж в несколько тысяч экземпляров для «элитного» читателя, в несколько десятков тысяч – для «широкого», в сотню‑другую тысяч – для самого «массового». Эта политика в полной мере сохранялась до качественного видоизменения издательского дела в 1991 г., хотя с 60‑х гг. сделалась явным анахронизмом.

Журналы тоже, за редкими исключениями, издавались в расчете на несколько тысяч подписчиков. С ними обращались как с книгами: переплетали, ставили в шкаф, перечитывали годами. И их тоже по­стигла судьба книг – только еще более трагичная.

Газеты тоже издавались в расчете на «избранную» публику. По инерции они и до сих пор, как правило, появляются в виде обшир­ной «простыни», которую можно развернуть за утренним кофе и час‑другой неторопливо читать. Отчасти именно поэтому судьбе их в круто изменившихся условиях трудно позавидовать.

Радио по‑настоящему стало в России средством массовой ин­формации только в 30‑х годах, телевидение – в 50‑х, кине­матограф был до 20‑х гг. скорее развлекательным аттракционом. Зато театр представлял собой сугубо элитарное учреждение культуры, резко отличное от современного. В него съезжались завсегдатаи, составлявшие костяк зрительного зала, хорошо знавшие актеров и большей частью знакомые друг с другом. Съезжались к шести ве­чера, чтобы разъехаться за полночь и успеть посмотреть за это время пять актов театрального действа с четырьмя антрактами, в кото­рых можно было не спеша побеседовать в театральном буфете, да еще добавить такие же собеседования до зрелища и после. Ничего удивительного, что роль такого театра в культуре города была ог­ромной.

В точности таким же элитарным учреждением культуры был клуб. Его главная функция состояла в гарантии содержатель­ного общения с людьми своего круга, напрочь исключая не­приемлемую для тебя публику. «Простонародье» в клубы не допус­калось (хотя стали появляться первые рабочие клубы). У него были свои собственные тысячелетние «клубы» по интересам, и нам еще предстоит вернуться к ним, потому что, возможно, именно им уго­тована роль спасителя гибнущих сегодня учреждений культуры.

Музей большей частью представлял собой «кунсткамеру» с одной‑единственной функцией – демонстрировать предметы худо­жественного или прикладного искусства либо разные диковинки былых времен. Там обычно бывало очень мало посетителей, и в этом смысле его тоже можно отнести к элитарным учреждениям культуры. Вряд ли намного больше посетителей бывало и в обще­ственных библиотеках.

Пожалуй, единственным учреждением культуры, выходившим далеко за «элитарные» рамки, являлся городской парк, игравший в культуре практически каждого города огромную роль, несопоста­вимую с мизерной современной. Это был своего рода городской «клуб под открытым небом», где часто общались на прогулках – каждый в своем кругу – жители всех сословий. Что касается массового и тем более зрительского спорта, то он в те времена еще только зарождался. Хотя существовали некоторые аналоги сегодняшних футбола и хоккея, бокса и т.п., например, массовые драки «стенка на стенку» по определенным дням с тысячными толпами зрителей.

За истекшее столетие каждое из перечисленных учреждений куль­туры сделало головокружительную «карьеру» и во второй полови­не XX века раньше или позже попало в кризисную ситуацию, кото­рая сменилась к 90‑м гг. более или менее катастрофичной. Из нее надо искать и находить выход под страхом полной культурной дегра­дации общества.

Книги постепенно стали повальной модой, наподобие кошек или собак. Каждый хотел, чтобы его квартира выглядела «интеллигентно», и стремился украсить полки корешками наи­более престижных изданий. Мода сделалась просто поветри­ем, когда семьи стали в массовом порядке получать отдельные квар­тиры и появилась современная мебель («стенки»), которая плохо смотрится без книжных корешков. Начался ажиотаж, невиданный нигде в мире. За сравнительно короткий срок советские семьи рас­тащили по своим квартирам свыше 35 млрд. томов (для сравнения: в общественных библиотеках, доступных каждому, собралось лишь около 5 млрд. томов). Тем не менее, книжный «голод» рос, и книготорговля быстро превратилась в одну из отраслей теневой экономи­ки со своей собственной мафией. И вот, наконец, в 1991 г. государ­ственная монополия на торговлю книгами рухнула. На улицах по­явились тысячи предпринимателей‑лоточников. Книжный дефицит в мгновенье ока исчез. Стало возможным купить любую книгу, но за бешеные деньги, по ценам прежнего «черного» рынка. Кроме того, на рынок хлынуло легкое чтиво, круто сдобренное «романами ужасов», эротикой и откровенной порнографией. Торговля серьез­ной литературой оказалось полностью дезорганизованной и теперь медленно воссоздается по крупицам, но уже «снизу», на частной основе.