Владимир Авдеев - Русская расовая теория до 1917 года. Том 1

Современная физиологическая и экспериментальная психология придают величайшее значение процессам восприятия, между тем еще недавняя психология отводила им гораздо более скромную роль, возвышая за их счет другие психические акты, в особенности акты умственные и отвлеченные. С недавнего времени взгляды психологов изменились, и на гениальном психизме Пушкина легко демонстрировать новейшие воззрения. Аппараты восприятия и самый механизм их работы представляются настолько феноменальными у Пушкина, что ему необходимо дать первое место в человечестве, как носителю мозгового аппарата, стоящего вне конкурса. По своим дарованиям Пушкин стоит наряду с Шекспиром и автором Илиады; он умер раньше полного расцвета своих титанических духовных сил!

Восприятие в настоящее время психологи понимают несколько яснее и шире, чем то было до недавнего еще времени. Это произошло под влиянием экспериментальных исследований в психологических лабораториях с помощью инструмента, которому дали название тахистоскопа (быстрозор). Инструмент служит для определения условий и самой процедуры восприятия. При помощи тахистоскопа можно убедиться, что всякое восприятие повышает потенциал актов, хранимых памятью, и тем приближает их к моменту воспоминания. Благодаря этому, воспоминание наступает легче и раньше в зависимости от живой деятельности восприятия. А это деятельность, как сейчас сказано, отличалась у Пушкина феноменальной остротой и силой, благодаря выгодной комбинации факторов смешанной наследственности.

Изложенным сейчас исчерпываются африканские дары, внесенные природой в душу Пушкина. Все остальное должно быть отнесено на долю того Пушкинского прививка, который насажен на африканском дичке Марией Алексеевной Пушкиной, давшей миру мать поэта. Особенное значение имеет здесь то обстоятельство, что отцом Пушкина оказался представитель рода Пушкиных же, Сергей Львович Пушкин. Через него род Пушкиных снова породнился с Ганнибалами, т. е., последовала вторичная прививка Пушкинской крови к смешанному уже Пушкинско-Ганнибальскому роду. Это дало новый сильный подъем Пушкинским творческим силам за счет Ганнибалов. В этом пункте генеалогия Пушкина полна высокого интереса.

Род Пушкины — старинный род, и это имеет существенное биологическое значение. Французские антропологи в своих изысканиях касательно жизненной судьбы родов в восходящем последовании проследили жизненную и психологическую судьбу в период, охватывающий семь столетий. Пушкин, интересовавшийся своей генеалогией, называет себя шестисотлетним дворянином (А. А. Бестужеву, апрель 1825) и даже старее (ему же, дек. 1825). Уже один этот долгий срок сам по себе указывает на здоровье нервной системы, на биологическую устойчивость рода. Род не выродился, не исчез: он не только выжил, но и сохранил незыблемыми свои физиологические и духовные качества. В этой длинной серии поколений не было дегенератов, не было уголовных преступников: казненный при Петре Великом Пушкин потерпел не за уголовное преступление, а за разницу в воззрениях с властью. Но особенно важно то, что род Пушкиных с отдаленных времен (от времени Александра Невского) отличался личными и общественными добродетелями своих членов, и это стало биологической традицией, записанной в крови и нервах. Со своим лапидарным психологическим радикализмом Пушкин в письме к Бестужеву говорил: «Воронцов (генерал-губернатор) воображал, что русский поэт явится в его передней с посвящением или с одою, а тот является с требованием на уважение, как шестисотлетний дворянин. Дьявольская разница!»; «Ты сердишься, — говорит Пушкин Бестужеву в другом письме, — за то, что я хвалюсь шестисотлетним дворянством» (NB. «Мое дворянство на самом деле старее»).

В своем лирическом произведении «Моя родословная или русский мещанин» Пушкин указывает на свою основную расовую черту — старинное русское происхождение и затем рисует родовые психические достоинства Пушкиных: талантливость и независимость духа. «Из нас, — говорит он, — был славен не один, но дух упрямства нам всем подгадил». По характеристике поэта все Пушкины, включая в это число и его самого, за весь длинный срок многовекового существования были талантливы, независимы, стойки до неукротимости, будучи в то же время носителями и передатчиками нравственной безукоризненности и чистоты. Такие достоинства и такая сложность душевной жизни не есть случайность или беспочвенный каприз судьбы, но достигается непрерывными и неусыпными нравственными усилиями рода. Судьба, ожидающая родившегося на свет человека, выражена Помяловским в виде следующих художественных афоризмов: «Станут бить ребенка по голове — сделается дураком, хотя бы и не родился таким; воспитает его танцмейстер — выйдет из него кукла; откормят на краденные деньги — отзовется и это». В талантливом роде Пушкиных каждый член его был застрахован от подобных физических и нравственных случайностей: на страже неусыпно стояла трезвая программа жизни, которая так метко передана поэтом в указанном выше его стихотворении. Эта программа, строго соблюдаясь, передаваясь от поколения к поколению в течение семи столетий, стала, наконец, унаследованной семейно-традиционной практикой и тем получила свою биологическую прочность — ту прочность и устойчивость, которая стала наследственным ценным прародительским даром. Такими дарами богаты русские и англичане, и это дает им душевную стойкость до неукротимости. Такая стойкость не есть консерватизм или биологическая неподвижность, это есть инстинкт высшего порядка, благодаря которому все психические новинки и психические приобретения, оказавшиеся полезными, охраняются с тою силою и с тою беззаветностью, с какою охраняется самая жизнь. Оценить значение психических новинок и отстоять их, пока они еще слабы и непрочны, — это знак талантливости рода и предвещает возможность появления гениального человека в недрах такого людского поколения. Это и случилось с шестисотлетним родом Пушкиных. Род инстинктивно чуял, что делал и куда шел. И появление великого поэта не было случайностью! Он плоть от плоти и нервная клеточка от нервной клеточки своего Пушкинского рода. Африканский аромат, прибавленный к Пушкинскому составу, только придал огня и пикантности этому нравственно-незыблемому составу, сыграв при этом роль служебного, а не зиждительного начала.

Великая натура поэта далеко не укладывается в рамки одной национальности. Она широко переполняет эти «пределы», говоря языком самого поэта. Но тем дороже и тем ценнее личность поэта, стоящая на высоте универсальной сложности, доступной человечеству. Его ближайшее национальное начало вплетено в сеть общечеловеческого психизма. По руслу его души и ее путей русский народный гений возвышается до общечеловеческих идеалов, и, в свою очередь, через его душу человечество приобщается к русской душе, как к одному из своих многочисленных корней. Великие люди, подобные Пушкину, создают международный или общечеловеческий психизм, равно ценный для всех участников. Но для этого необходимо обладать тою универсальностью духа, какая делает человека одинаково близким ко всему великому и ко всему истинно человеческому. Таким был Пушкин.