Владимир Авдеев - Русская расовая теория до 1917 года. Том 1

Мы недаром остановили свой выбор на вопросе о расах: действительно, в современной науке раса если не заменила, то по крайней мере стала рядом с климатом и природой в философских построениях истории; мы недаром, далее, обращаемся к вопросу об арийцах и семитах: это сравнительно самый легкий для исследования вопрос; наконец, мы недаром начинаем с теории обладающего громадной эрудицией Ренана: его теория, изложенная в «Общей истории семитических языков», самая выработанная, а мелкие, частные формулы мы обходим молчанием.

На первых же страницах своего обширного труда Ренан замечает, что характер семитических народов отмечен в истории чертами столь же оригинальными, как и те языки, на которых они выражают свои мысли. Они не влияли на политическую сторону истории, но зато в умственной сфере они совершили громадные перемены: наука и философия, правда, им почти чужды, но была область, для которой они имели какое-то особое чутье (un sens special) это — область религии. Исследование принадлежит арийцам, а семиты «без размышления и рассуждения достигши самой очищенной религиозной формы, какую только знала древность», именно единобожия, обратив к которому арийцев, семиты исполнили свою миссию и потому сошли со сцены истории, предоставив арийцам идти одним во главе судеб человеческого рода. Семитическое сознание ясно, но не широко; оно превосходно схватывает единство, но не может охватить множественность: монотеизм лучше всего резюмирует и объясняет все черты этого сознания. Эта раса никогда не представляла себе мироправления вне формы абсолютной монархии, и семиты не выдумали такой концепции (on n'invente pas le monotheisme), она не была для семитов делом прогресса и философского размышления, а составляет прирожденное их достояние: пример Индии оставшейся мифологической до наших дней доказывает крайнее затруднение, с каким арийский дух, предоставленный самому себе, приходит к монотеизму, греческий дух равным образом не вырвался бы из оков многобожия без содействия семитов. Семиты не понимали Бога под формами разнообразия, множественности, пола: слово богиня было бы на еврейском языке самым ужасным варваризмом. Природа также не играет важной роли в семитических религиях: «пустыня монотеистична, — говорит Ренан. — Вот почему Аравия всегда была оплотом самого восторженного монотеизма», и еще до Магомета арабы чтили Allah taala. Правда, финикияне были политеисты, но на них сказалось влияние соседних народов иной расы: в чистоте же семитизм сохранился лишь у евреев и арабов, особенно у последних. Все религиозные реформы у семитов были поэтому только возвращением к культу Авраама. Отсюда же, с одной стороны, отсутствие у семитов мифологии природы, а с другой, нетерпимость по отношению к народам, не признававшим единого Бога.

Отсутствие философии и науки у семитов Ренан объясняет неразвитостью у них аналитической способности. Способность, порождающая мифологию та же, которая порождает метафизику, и Индия с Грецией наряду с самой богатой мифологией дают нам самую глубокую метафизику. Видя в явлениях природы осуществление единой божественной воли, семиты не могли понять во вселенной множественности, ведущей в ранние эпохи к политеизму, а в поздние к науке: вот почему семитическая философия не шла далее изречений семи греческих мудрецов. «Суета сует, — восклицает Экклезиаст, — Ничего нового под солнцем… Увеличивать свое знание значит увеличивать свое несчастье… Я хотел исследовать, что происходит под солнцем, и увидел, что это худшее занятие, которое только дал Бог сынам человеческим… Я приложил сердце свое к познанию… и увидел, что это — только удручение ума». У семита нет любознательности: «Бог всемогущ», — отвечает араб на все рассказы о необычайном; «Бог знает», — говорит он в случае нерешенного вопроса.

Разнообразия в семитической поэзии нет: семиты знают только поэзию параболическую (притчи) и лирическую; бедность воображения мешает развитию эпоса и драмы, которые и потому не могли развиться, что у семитов нет мифологии. Отсутствием последней объясняется и то, что семитам чужда пластика, тогда как на музыку, передающую подобно лирике внутренние состояния души, можно смотреть, как на искусство особенно сродное семитам. Эта исключительность семитического духа отразилась и на морали: семит понимает обязанности только по отношению к самому себе, а если и любит Иегову, то лишь как своего покровителя. Индивидуализм семита обусловливает отсутствие во всей расе организаторского духа и духа дисциплины: семиты никогда не могли образовать хорошего войска и постоянно прибегали к наемникам, никогда не складывались в организованные государства, напоминающие греческую или абсолютные монархии Египта и Персии: истинное семитическое общество — это общество палатки и племени, а «вопросы аристократии, демократии, феодализма, заключающие все секреты истории арийских народов, не имеют смысла для семитов»: верховную власть они отдают одному Богу. Только утратив часть своего благородства и своей чистоты они достигли правильного устройства общества и стали заниматься торговлею. У арабов этот индивидуализм сохранился вполне: жизнь их есть не что иное как ряд антисоциальных поступков, взаимной ненависти и беспрестанных мщений.

Таким образом у Ренана семитическая раса характеризуется отрицательными свойствами: она не имеет ни мифологии ни эпопеи, ни драмы, ни философии, ни пластических искусств, ни гражданской жизни. Монотеизм не знает разнообразия: il n'y a pas de variete dans le monotheisme, — говорит Ренан. Семиты заняли небольшой уголок земли; народы этой расы не индивидуализируются так резко, как арийцы, и их цивилизация представляет один только тип. Все различие сводится в конце концов к тому, что семит субъективнее, индивидуалистичнее, а ариец отличается большим развитием объективизма и меньшей самососредоточенностью личности. Сколько нам известно, впервые подобную сравнительную оценку семитизма и арийства сделал Лассен в своих «Индийских древностях»: важность исторической роли арийцев Лассен называет «высочайшим и важнейшим даром природы», причину высшего развития их видит в «их высшей и большей одаренности»: у семитов не так гармонично развиты душевные силы, у них господствует чувство (das Gemuth), страстность с энергичной волей и острым умом; семит не отделяет отношения мира к человеку вообще от собственного я, не может представить своему уму мысль в полной объективности; его концепция субъективна и эгоистична. Поэзия его — лирика, а эпос и драма ему не удаются, из других искусств он более любит музыку; в религии семит эгоистичен (selbstsuchtig), исключителен, он нетерпим, фанатичен, привержен традиции. Ренан, как мы видим, дал этой характеристике дальнейшее развитие. Посмотрим, насколько его построение оправдывается фактами.