Сергей Витте - По поводу национализма. Национальная экономия и Фридрих Лист

«Страна, которая посредством протекционной системы не сумеет обратиться в мануфактурную, обречена на материальную и политическую слабость. Опасность увеличивается, если соседние нации следуют другому пути, если они идут во всех отношениях вперед, тогда как мы идем назад, если у этих наций мысль о лучшей будущности возбуждает бодрость и дух предприимчивости граждан, в то время когда у нас недостаток надежды все более и более уничтожает бодрость и способность».

«История представляет примеры гибели целых наций, потому что они не умели в благоприятное время решить великую задачу обеспечения своей моральной, экономической и политической независимости установлением мануфактур и учреждением сильного класса мануфактуристов и купцов

Ранее изложения теории своей системы Лист ищет в истории доказательства ее тезисов: национального единства и покровительства мануфактурной промышленности.

Рассматривая историческое развитие различных наций, он уясняет, что если цветущее состояние торговли известных народов погибло, то потому, что они не могли создать этого единства, составляющего основание экономического развития; если другие народы возвеличились, то потому, что, установив это единство, они сосредоточили все свои усилия на развитии промышленности.

Италия. В каком цветущем состоянии находилась эта страна в двенадцатом и тринадцатом столетиях, когда Венеция, Генуя и Флоренция владели всей мировой торговлей! «Ей недоставало только одного, чтобы сделаться тем, во что обратилась Англия в настоящее время, и вследствие этого единственного недостатка все остальное ускользнуло из ее рук: ей недоставало национального единства и могущества, которое дается этим единством». Италия разоряется сама собою; могущество Амальфи уничтожается Пизой, Пиза падает перед Генуей, а Генуя перед Венецией. Что же касается Венеции, предоставленной своим собственным силам, то она должна была, в свою очередь, сделаться жертвою той же эгоистической политики, но к этому еще прибавилось открытие нового пути в Индию, имевшее чрезвычайно важное экономическое значение: «Если спросить историю, — говорит Лист, — о причинах падения этой республики и ее торговли, то вот что она отвечает: первая причина — сумасшествие, расслабление и подлость выродившейся аристократии, апатия народа, упавшего в рабство. Торговля и мануфактура Венеции должны были погибнуть, если бы даже не был открыт путь через мыс Доброй Надежды. Это падение, точно так, как падение всех итальянских республик, объясняется недостатком национального единства, иностранным влиянием, природным теократизмом и появлением в Европе больших, сильных и компактных национальностей».

Лист не дожил до возрождения в Италии идеи единства. Но история этого времени вполне подтверждает теорию Листа. С установлением национального единства экономическое состояние этой нации значительно поднялось и идет вперед.

Мы уже указывали на то, что Лист признает протекционизм необходимым условием экономического процветания только в известных стадиях развития народа. История Венеции дает ему случай высказаться по этому предмету: «Много раз приводили в подтверждение принципа свободы торговли, что падение Венеции произошло от ограничений, ею созданных; в этом мнении есть малая доля правды, но больше ошибочного». «Пример Венеции доказывает только, что отдельный город или маленькая страна, в присутствии больших государств, не может употреблять с пользой ограничительной системы и что страна, достигшая посредством ограничений мануфактурного и коммерческого владычества, когда эта цель достигнута, должна возвращаться к свободе торговли».

В конце обзора, касающегося Италии, помещены несколько строк, служащих ответом тем, которые водворяют заблуждения в умах публики, ставя на одну доску свободу торговли со свободой вообще. Сколько раз говорилось, что защитники протекционизма проповедуют ретроградную политику.

«Здесь, как и во всех спорах о свободе международной торговли, мы встречаем смешение слов, которое породило большие ошибки. Рассуждают о свободе торговли, как о гражданской и религиозной свободе. Друзья и сподвижники свободы вообще считают себя обязанными защищать свободу во всех ее формах, и вследствие этого свобода торговли приобрела популярность, без различия свободы внутренней торговли от свободы торговли международной, которые в своей сущности и в результатах столь глубоко отличаются друг от друга. Ибо, если ограничения во внутренней торговле только в весьма малых случаях совместны с индивидуальной свободой граждан, то во внешней торговле высшая степень индивидуальной свободы совпадает со значительными ограничениями. Высшая степень свободы внешней торговли может иметь в результате национальное порабощение, как это случилось с Польшей. Именно в этом смысле Монтескье сказал: „В странах свободы купец встречает бесчисленные затруднения, и он никогда не стеснен менее законами, как в странах порабощенных"».

Ганзейский союз. Единство, которого не достигли итальянские республики, создало величие ганзейского союза. В тринадцатом столетии Ганза соединила Гамбург, Любек и восемьдесят пять других городов, расположенных на берегу Северного и Балтийского морей и около Одера, Эльбы и Везера. Ганзейцы создали могущественный военный флот и решили, что товары Ганзы должны перевозиться исключительно на их кораблях. Английский навигационный акт был впоследствии составлен по образцу акта Ганзы. Тут Лист замечает: «Навигационные акты, точно так, как и вообще таможенное покровительство, так естественны народам, предчувствующим свое коммерческое и промышленное величие в будущем, что Соединенные Штаты, едва освободившись, приняли ограничения в мореплавании по предложению Мэдисона».

Ганзейцы имели в своих руках почти всю торговлю с Англией, и эта торговля производилась исключительно на их судах. Это была настоящая монополия, которая существовала почти в продолжение трех столетий. Англия, не имея ни промышленности, ни флота, обменивала свои сырые произведения на мануфактуру. Но от этого соприкосновения с иностранцами национальный дух англичан пробудился.

«Король Эдуард III был того мнения, что может осуществить нечто более полезное и более выгодное для страны, нежели вывозить необработанную шерсть и ввозить сукно. Он попробовал посредством всяких льгот привлечь в свою страну из Фландрии ремесленников по преимуществу сукон, и после того как приобрел довольно значительное число таковых, он запретил одеваться в чужеземные сукна». Это положило начало коммерческому движению Англии. Ганзейский союз начал вести с нею борьбу. Ограничения, принятые против него Англией, несколько раз уничтожались, но потом снова возобновлялись. Этому маленькому купеческому народу удалось создать такую силу, что с ней приходилось считаться английским королям. Наконец, королева Елизавета нанесла окончательный удар Ганзе. Узнав, что в Любеке собрался ганзейский сейм для обсуждения мер, направленных против английской внешней торговли, она приказала захватить шестьдесят ганзейских кораблей. Двое из экипажей этих кораблей были отправлены в Любек с посланием, что королева «полна презрения к Ганзе, ее предложениям и мерам». Таким образом, Ганза начала слабеть и совсем уничтожилась в 1630 году вследствие ограничительных мер, принятых против нее Англией, Данией, Швецией и Россией. Но не только в этом заключаются причины ее разорения: «Ганзейские города основали свою торговлю на производстве и потреблении, на земледельческой и мануфактурной промышленности окрестностей, к которым они примыкали. Но они забыли развить земледелие их родины в то время, когда давали посредством своей торговли значительный толчок земледелию чужеземных стран; они находили более удобным покупать фабричные произведения в Бельгии, нежели основывать фабрики в своей стране; они поощряли культуру полей Польши, воспитание овец в Англии, производство железа в Швеции и мануфактур в Бельгии. Они практиковали в течение столетий предписания теоретиков нашего времени: покупали товары там, где находили наиболее дешевые. Но когда ганзейцы были исключены из стран, где они покупали и продавали, ни их земледелие, ни их промышленность не развились настолько, чтобы излишек их капитала мог найти приложение; этот капитал эмигрировал в Голландию и Англию, где он поднял промышленность, богатство и могущество их неприятелей. Блистательное доказательство тому, что промышленность, предоставленная самой себе, не делает страну счастливой и могущественной».