Джек КЭНФИЛД - Куриный бульон для души

Еще раз укрепив все швы, я заручилась поддержкой своего доброго друга, Гарольда, пообещавшего переправить рубашку маме. Он устроил так, чтобы его друг выслал ее из Арлингтона, штат Виргиния. Мы сопроводили рубашку письмом, в котором говорилось, что мама получает ее как награду за добрые дела. Наградное письмо, которое было отпечатано в средней школе, где Гарольд работал помощником директора, пришло якобы от «Благотворительной организации для нуждающихся».

Это был мой звездный час. Я бы много дала, чтобы увидеть мамино лицо, когда она открыла пакет с «наградой» и обнаружила там рубашку. Но, разумеется, мама ни о чем таком не написала.

В пасхальную субботу на следующий год мама нанесла ответный удар. Она вошла в наш дом, надев поверх праздничной одежды эту старую рубашку, словно та составляла часть ее наряда.

Я только раскрыла рот от изумления, но промолчала. Во время пасхальной трапезы меня душил смех, но я была полна решимости не разрушать очарования, которое придавала нашей жизни эта рубашка. Я была уверена, что мама снимет рубашку и где-нибудь ее спрячет, но когда они с папой уходили, она шла к двери, как гербом, щеголяя надписью: «Я ПРИНАДЛЕЖУ МАМЕ ПЭТ».

Через год, в июне 1978 года, мы с Гарольдом поженились. В день нашей свадьбы мы спрятали свою машину в гараже у друзей, чтобы избежать обычных розыгрышей. После венчания, пока муж вез нас в свадебный номер в гостинице в Висконсине, я взяла лежавшую в машине подушку - подложить под голову. Подушка показалась бугристой. Я расстегнула наволочку и обнаружила там подарок в красивой бумаге.

Я было подумала, что это сюрприз от Гарольда, но он удивился не меньше меня. В коробке была свежевыгла-женная желтая рубашка.

Мама знала, что рубашка понадобится мне как напоминание о том, что чувство юмора, приправленное любовью, является одной из самых важных составляющих счастливого брака. В кармане лежала записка: «Прочитай Евангелие от Иоанна 14:27-29. Люблю вас обоих. Мама».

В тот вечер я открыла Библию, которую нашла в номере гостиницы, и отыскала эти строчки: «Мир оставляю вам, мир Мой даю вам; не так, как мир дает, Я даю вам. Да не смущается сердце ваше и да не устрашается. Вы слышали, что Я сказал вам: «иду от вас и приду к вам». Если бы вы любили Меня, то возрадовались бы, что Я сказал: «иду к Отцу»; ибо Отец Мой более Меня. И вот, Я сказал вам о том, прежде нежели сбылось, дабы вы поверили, когда сбудется».

Эта рубашка была последним подарком моей мамы.

За три месяца до моей свадьбы она узнала о том, что смертельно больна. Мама умерла через 13 месяцев, в возрасте 57 лет. Должна признаться, что у меня было искушение положить желтую рубашку ей в могилу. Но я рада, что не сделала этого, потому что она остается живым напоминанием о полной любви игре, в которую мы с мамой играли 16 лет.

Кроме того, моя старшая дочь сейчас в колледже, изучает искусство… а для работы в мастерской каждому студенту этого отделения просто необходима мешковатая желтая рубашка с большими карманами!

Патрисия Лоренс

Подарок

- Дедушка, прошу тебя, приезжай, - сказал я, зная, что он не приедет.

В бледном свете, сочившемся сквозь пыльное кухонное окно, он застыл на своем обтянутом винилом стуле, его полные руки лежат на столе с жаропрочным покрытием, взгляд устремлен на стену мимо меня. Он был угрюмый, сварливый итальянец, долго помнивший обиды, как реальные, так и вымышленные. Когда он бывал в духе, то ворчливо отвечал мне. На этот раз он дал ответ, означавший «нет».

- Ну давай, деда, - умоляла моя шестилетняя сестра Кэрри. - Я хочу, чтобы ты приехал. - Она была моложе меня на 21 год - поразительно позднее прибавление в нашем семействе. - Я собираюсь специально для тебя приготовить твое любимое печенье. Мама говорит, что научит меня.

- Бога ради, это же День благодарения, - сказал я. - Ты уже четыре года не садишься с нами за стол. Может, пришло время забыть старое?

Он посмотрел на меня, и его голубые глаза полыхнули тем самым яростным огнем, который годами держал в страхе всю семью. Кроме меня. Каким-то образом я понимал его. Может, я понимал его одиночество больше, чем сам хотел признаться, и обладал той же неспособностью выражать чувства. Но какова бы ни была причина, я знал, что творится у него внутри. Грехи отцов падут на их детей - было написано там, и так это и было. Сколько же страданий причиняет этот несчастный «дар», который каждый мужчина получает раньше, чем достаточно повзрослеет, чтобы решить, хочет ли он следовать этой неверно понятой идее мужественности. Все кончается тем, что снаружи мы черствеем, а внутри делаемся беспомощными, и те несколько футов, что отделяли меня от деда, могли с таким же успехом быть несколькими световыми годами.

Кэрри все щебетала, пытаясь уговорить его. Она понятия не имела, насколько это безнадежно.

Я встал и подошел к окну, которое выходило на задний двор. В свете зимнего дня запущенный сад казался нежно-серым, он весь зарос сорняками и одичавшим виноградом. Обычно дед творил здесь чудеса, видимо, компенсируя этим неспособность сладить с собственной натурой. Но после смерти бабушки он забросил сад, все больше уходя в себя.

Отвернувшись от окна, я смотрел на деда в сгущавшихся сумерках. Все в нем - от выступающего подбородка до загрубелых рук - говорило о той строгой дисциплине, которую он соблюдал всю свою жизнь: работа с 13 лет, унижение безработицы во время Великой депрессии, десятилетия тяжкого труда в каменоломне. Нелегкая жизнь. Я поцеловал его в щеку.

- Нам пора, дедушка. Я заеду за тобой, если ты решишь поехать.

Он сидел неподвижно, глядя перед собой и попыхивая старой трубкой.

Через несколько дней Кэрри попросила у меня адрес деда.

- Зачем тебе? - поинтересовался я.

Она засовывала аккуратно сложенный листок бумаги в голубой конверт.

- Я хочу послать ему подарок. Я сама его сделала.

Я медленно продиктовал ей адрес, чтобы она успела записать. Кэрри выводила буквы и цифры медленно, сосредоточенно, стараясь, чтобы все они получились ровными и круглыми. Закончив, она положила карандаш и твердо заявила:

- Я хочу сама его отправить. Отведи меня к почтовому ящику.

- Попозже, ладно?

- Мне надо сейчас. Пожалуйста.

Пришлось подчиниться.

В День благодарения я проснулся поздно от восхитительного запаха пасты с соусом. Мама приготовила свой особый обед: равиоли, индейка, брокколи, сладкий картофель и клюквенный соус - дивное смешение итальянских и американских традиций.

- Накрывай на четверых, Кэрри, - сказала она, когда я вошел в кухню.

Кэрри замотала головой:

- Нет, мама, на пятерых. Дедушка приедет.

- Ах, милая, - произнесла мама.

- Он приедет, - спокойно проговорила моя сестра. - Я это знаю.