Чарльз Форт - Пророк с Луны, Ангел с Венеры. Новые земли

Яблоки падают на землю, собаки рычат, когда у них отнимают кости; кроме того, весной расцветают цветы, а червяки, когда на них наступишь, сворачиваются.

Тем не менее крепко держится заблуждение, будто бы существует гравитационная астрономия, и всеобщее почтение к великой силе закона притяжения, якобы выраженного математически. На мой взгляд, с равным успехом можно утверждать, что он выражен фетишистски. Декарт был математиком не хуже Ньютона; позволительно сказать, что он изобрел или открыл аналитическую геометрию; между тем только патриотичные англичане позволяют себе утверждать, что Ньютон открыл дифференциальное исчисление. Декарт тоже сформулировал закон движения планет, и его символы не менее загадочны и убедительны для правоверных, но его закон выражен не в терминах гравитации, а в терминах вращательного движения. В 1732 году Французская Академия присудила приз Иоанну Бернулли за его впечатляющее математическое доказательство, столь же невнятное для остальных. Бернулли тоже вывел или считал, что вывел, закон взаимодействия планет, столь математически, как только могли пожелать его загипнотизированные поклонники; и этот закон тоже не был гравитационным.

Засилье математики в астрономии раздражает меня по той же причине, по какой раздражала бы архитектура, если бы считалось, что храм или небоскреб должны что-то доказывать. Чистая математика подобна архитектуре; в астрономии она так же неуместна, как Парфенон. Математика произвольна — она не изогнет примой и не запятнает плоскости в угоду фактам. Во всяком хаосе есть малая доля единообразия: математик может высмотреть в этой сумятице квадраты, круги или треугольники. Если бы он просто чертил себе треугольники, а не прилагал свои диаграммы к развалинам древних теорий, его конструкции были бы столь же безвредны, как поэзия. В нашей метафизике на единообразие, разумеется, нельзя полагаться. И математическое выражение единообразия только очень приближенно может быть отнесено к планетам, которые сами по себе не окончательны, но являются частью чего-то большего.

Сэр Исаак Ньютон жил очень давно. Все его мысли были отражением его эпохи. Чтобы полностью оценить его разум, рассмотрим совокупность его трудов. Его любовь к цифрам проявляется, например, в книге о Пророчествах Даниила и в определениях значения одиннадцатого рога у четвертого зверя. Если в наши дни эти доказательства звучат не слишком убедительно, возможно, и другие его труды чуточку устарели. Не знаю, может, Юпитер и поет басом, хриплым или мощным, а также возможно, что существует формула соотношения между одиннадцатым рогом четвертого зверя и еще какой-нибудь величиной; я недоволен окаменелыми догмами, отложившимися из испарений подобных умов, но я сам, надо полагать, не слишком вещественен. В качестве общей идеи скажу, что мы теперь не строим кораблей по образцу кораблей времен Ньютона, и строительство, и транспорт с тех пор потрясающе или, может быть, чудовищно, изменились, но так или иначе они стали другими; и что принципы биологии, химии и других наук, кроме астрономии, теперь не те, что во времена Ньютона, независимо от того, верны они или обманчивы. Я недоволен тем, что из средневековых наук одна астрономия еще тормозит всеобщий прогресс, пусть даже настоящего прогресса и не существует.

Еще кое-что следует сказать по поводу кеплеризма и ньютонизма. Они ерзают. Боюсь, что пережитые испытания умудрили нас. Мы уже заметили неоднозначность кеплеризма, из-за которой его, как и все, рассмотренное нами, можно истолковывать как в ту, так и в другую сторону.

Ерзанье:

Забыть о собственном достоинстве, забыть о фактах, лишь бы соглашаться, лишь бы быть, как все, и обратить свою покорность к своей выгоде.

Согласиться с астрономами, что, конечно, три закона Кеплера — не абсолютная истина, но приближение, и что планеты действительно двигаются, как им положено двигаться по доктрине Кеплера — после чего требуется только доказать, что эта Земля — одна из планет.

Восхищаться ньютоновской «Principia» от первой до последней буквы, никогда, подобно прочим поклонникам, не видав ее в глаза; принимать в ней каждую теорему, понятия не имея, что они значат; соглашаться, что движущиеся тела повинуются законам движения и обязаны двигаться по одному из конических сечений, — и после этого требовать единственного доказательства, что эта Земля — движущееся тело.

Все убеждены, что три закона Кеплера доказывают движение этой Земли вокруг Солнца. Это ошибка. Почему-то во всякой всеобщей убежденности кроется ошибка. Мы уже говорили, что стоит предположить, что эта Земля неподвижна, и доктрина Кеплера с тем же успехом оказывается приложима к Солнцу, вокруг которого по эллиптическим орбитам на пропорциональных расстояниях движутся планеты, причем вся система вращается вокруг неподвижной Земли. Все наблюдения за движением небесных тел согласуются с такой интерпретацией законов Кеплера. Тогда остается только некоторое недоумение, почему, если можно считать эту Землю неподвижной или движущейся, кому как нравится, сэр Исаак Ньютон сделал выбор за себя и за других. Без единого факта, без малейших указаний в ту или в другую сторону, он предпочел думать, что эта Земля — одна из движущихся планет. Тут проявляется его «основательность», о которой мы столько читали. Он не писал книг о первом и втором роге этой дилеммы: он ею попросту пренебрег.

Для тех, кто склонен к противоречию, предлагаю упростить вопрос. Может быть, ему не нравится иметь дело с батареями интегралов, бомбардировкой кватернионов, трансцендентными функциями, коническими сечениями и прочими боеприпасами, накопленными астрономами…

Восхищайтесь ими. Соглашайтесь, что они приложимы к телам, движущимся вокруг Солнца. Потребуйте только доказать, что эта Земля — одно из таких тел. Чтобы разобраться со всеми подобными «доказательствами», обратитесь к нашим изысканиям и к нашим умозаключениям по поводу трех неясностей или к нашим нестерпимо мучительным попыткам писать об этих трех неясностях серьезно.

Мы начали с трех воплей восхищенных математиков. Мы пережили несколько сомнительных приключений, старательно притворяясь, что чудовища, или мелкие затруднения, нам в самом деле угрожают. Мы добрались — не до сердца системы, но до узелка недоразумений.

Мы уже видели, что самые блестящие вдохновения богоподобных умов, или самые заразные эманации больных умов, были направлены на попытку объяснить тот факт, что звезды практически неподвижны. Для моего собственного ума неподвижность звезд среди всех данных астрономии представляется наиболее определяющим обстоятельством. Чтобы объяснить, почему рисунок созвездий не изменился за 2000 лет, астрономы воображают невообразимые расстояния. У нас есть собственные мысли относительно видимой неподвижности звезд, но мы столкнемся с затруднениями, если астрономы когда-нибудь обнаруживали, что некоторые звезды движутся вокруг или вместе с другими звездами. Я намерен более подробно заняться историей профессора Струве и «спутника Проциона», чтобы пролить немного света на чистоту, точность и аккуратность астрономии, и ради умаления, или издевки, или пусть каждый выбирает слово себе по вкусу.