Николай Пржевальский - Из Зайсана через Хами в Тибет и на верховья Желтой реки

Кратковременная дорога. Двое суток дневали мы в долине Мур-усу; затем пошли вверх по этой реке довольно торною дорогою, пробитою караванами богомольцев и частью торговцев, следующих из Синина в Лхасу и обратно. Радовались и уповали мы, что дорога эта теперь не потеряется и что дальнейший путь наш будет сделан не наугад. Но надежды эти скоро рушились. Через тридцать верст от Думбуре-гола соблазнительная дорога исчезла — ее замели песком и пылью ветры пустыни. В то же время и Мур-усу круто повернула к югу и вошла в горы. Пришлось снова посылать разъезды. По счастью, мы теперь уже напрактиковались в местной ориентировке, и по самым ничтожным приметам могли довольно верно оценить то или другое направление пути. Так было и теперь. Разъезд направился на западный угол гор, которые стояли поперек Мур-усу, — и истинный путь был найден.

Трудности пути. Но прежде чем продолжать свое дальнейшее движение, мы должны были избавить себя от лишних вьюков, так как наши верблюды, истомленные огромною высотою, холодами, иногда бескормицею, начали сильно портиться; четверо из них уже издохли или так устали, что были брошены на произвол судьбы. Из пяти верховых лошадей, одна также издохла; остальные едва волокли ноги. Решено было оставить четыре вьюка со звериными шкурами, собранными на пути от Цайдама. Шкуры эти, упакованные в мешки, спрятаны теперь были в одной из пещер гор Цаган-обо и благополучно пролежали там до нашего возвращения.

Трудности пути начали отзываться и на всех нас. Не говоря уже про обыденные явления огромных высот — слабосилие, головокружение, одышку, иногда сердцебиение и общую усталость — то тот, то другой из казаков заболевали, всего чаще простудою или головною болью. По счастию, болезнь сильно не развивалась и обыкновенно проходила после нескольких приемов хины. Один только переводчик Абдул Юсупов, как более других слабосильный, чувствовал себя почти постоянно нездоровым и истреблял изрядное количество лекарств. Грязны все мы были до крайности; на сильных холодах часто невозможно было умыть хотя бы лицо и руки; притом постели наши состояли из войлоков, насквозь пропитанных соленою пылью. На этих войлоках мы валялись в холодной юрте по одиннадцати часов в сутки — иным способом невозможно было коротать длинные зимние ночи. Днем, когда зажигали в юрте аргал, то она почти всегда была полна дыму [370] Так как в разреженном воздухе Тибетского плоскогорья дым пообще плохо поднимается к верху. , в особенности в облачную погоду или при ветре, хотя бы слабом. Казакам приходилось еще хуже, так как они помещались в летней палатке и не могли достаточно защититься от бурь. На каждом переходе, даже небольшом, все мы сильно уставали, ибо, помимо вьючения и развьючения верблюдов, дорогою несли на себе ружья, патронташи и пр., всего чуть не по полпуду клади. Притом на самых переходах часто приходилось итти пешком, так как на холоде, и в особенности при буре, ехать долго шагом на верховой лошади или верблюде невозможно. Наконец, мы не имели возможности, хотя бы изредка, подкрепить себя рюмкою водки, потому что в наличности имелось всего четыре бутылки коньяку, который берегся на крайний случай.

Тибет давал себя чувствовать не только различными невзгодами, но и осязательными результатами негостеприимства своей дикой природы. Помимо изредка валявшихся людских черепов и костей караванных животных, на одном из переходов близ Мур-усу мы встретили труп монгола-богомольца, вероятно пешком пробиравшегося в Лхасу или, быть может, покинутого караваном по случаю болезни. Возле этого трупа, отчасти уже объеденного волками, грифами и воронами, лежали посох, дорожная сума, глиняная чашка и небольшой мешок с чаем. Пройдет немного времени — ветры пустыни заметут песком и пылью остатки умершего, или их стащут волки и грифы, и ничто не будет напоминать новым богомольцам о злосчастной судьбе одного из их собратий!

Река Токтонай-улан-мурень. Разыскав вновь истинное направление пути, кой-где обозначаемое полосками незадутой караванной дороги, мы прошли мимо двух довольно порядочных соленых озер, на которых видны были разработки соли, а затем вышли на берег реки Токтонай-улан-мурень — одного из больших притоков Мур-усу. Вновь встреченная река, по собранным впоследствии сведениям, вытекает из северного склона западной окраины Тан-ла [371] Если это верно, то Токтонай-улан-мурень длиннее Мур-усу, но во всяком случае беднее ее водою. . На месте нашей переправы, следовательно, недалеко от своего устья, р. Токтонай-улан-мурень имела при самой малой воде сажен 10–12 ширины и глубину на бродах от 1 до 2 футов; главное русло сопровождалось несколькими небольшими рукавами. Наносы по обоим берегам, состоявшие из мелкой гальки и гравия, занимали около полуверсты в поперечнике. При летнем разливе все это пространство покрывается водою. Но и после спада воды наносные берега, как нам сообщали, настолько бывают зыбучи, что по ним вовсе нельзя переправиться ни на верблюдах, ни на яках.

Затруднительность летнего движения через Северный Тибет. Вообще летнее путешествие через Северный Тибет весьма затруднительно, во-первых, по случаю больших разливов рек, а во-вторых, по неимению топлива. Аргал, смачиваемый тогда постоянными дождями, часто бывает негоден для горения; другого же материала на подобную цель здесь не имеется. Те же дожди, мешающиеся по временам со снегом или градом, да притом нередко сопровождаемые бурями, немало будут донимать путешественников. Вот почему все караваны богомольцев и торговцев проходят по описываемой стране лишь осенью и зимою или раннею весною. Затем с марта или апреля до сентября сношения по северному пути между Лхасою и Синином прекращаются.

Неожиданная услуга. Небольшой переход от р. Токтонай-улан-мурень к югу привел нас опять на берег Мур-усу в семи верстах выше того места, где через эту реку переправляются богомольцы. Здесь опять явилась потерявшаяся было дорога, и встретилось сравнительно недавнее стойбище какого-то каравана, следовавшего в Лхасу. Караван этот случайно оказал нам огромную услугу, протоптав тропинку через покрытое снегом плато Тан-ла [372] Без этой случайной тропинки мы, по всему вероятию не могли бы перейти Тан-ла, так как подъем здесь со стороны Мур-усу тянется 125 верст; посылать разъезд на такое расстояние по снегу и на измученных лошадях было невозможно. . Это последнее могучим вздутием раскинулось теперь перед нами, и с вершины горы Бугу-магнай, лежавшей невдалеке от нашего стойбища, долго любовался я великолепным видом на громадную, сплошным снегом укрытую, покатость, венчаемую на горизонте длинною цепью вечноснеговых вершин.