Е. Велюханова - Восстание Спартака

Итак, пройти Италию ускоренным маршем, и, что действительно требуется Спартаку, так это надежное укрытие, где можно было отсидеться, отдохнуть, ведь его армия ведет военные действия уже второй год. Естественным образом внимание Спартака обращается на Сицилию. Этот остров, уже два раза становившийся ареной грандиозных рабских восстаний, плодородный, богатый хлебом, представлялся идеальным убежищем. Вряд ли Спартак намеревался оставаться на Сицилии навсегда. Скорей, он собирался использовать ее в качестве базы. Митридат, хоть и терпел поражения от Рима, был еще жив, значит, должен был продолжать войну. Спартак еще рассчитывал на то, что Митридат оправится от поражений, вновь овладеет инициативой и тогда, возможно, он не будет столь щепетилен в выборе союзников. В таком случае пираты, пользовавшиеся покровительством боспорского царя, с легкостью переправят армию Спартака назад в Италию.

К этому времени относится еще одно мероприятие Спартака, произведшее сильнейшее впечатление на римлян. «Спартак занял горы вокруг Фурий и самый город. Он запретил купцам, торговавшим с его людьми, платить золотом и серебром, а своим — принимать их. Мятежники покупали только железо и медь за дорогую цену и тех, которые приносили им эти металлы, не обижали» (Аппиан). Плиний Старший спустя почти сто лет после восстания в своей «Естественной истории» напишет: «подумать только, для каких нежностей продаются золоченые или даже золотые сосуды. А в то же время мы хорошо знаем, что Спартак запретил в своем лагере кому бы то ни было иметь золото и серебро. Настолько выше было у наших беглых рабов благородство души…» Такая реакция римлян не удивительна, ведь еще историк Саллюстий называл главными пороками современного ему общества алчность и честолюбие. Суровое бескорыстие Спартака производила впечатление едва ли не укора алчности римлян. Цели же Спартака понятны. Это тоже был способ мобилизовать силы. В настоящий момент невозможно было позволить себе роскошь жить в свое удовольствие, неизвестно, что готовит восставшим будущее, и деньги нужны были на всякий непредвиденный случай.

Слух о разгроме консульских армий достиг Рима. «Государство испытывало почти не меньший страх, чем когда Ганнибал стоял угрожающе у ворот Рима» (Орозий). Страх не удивительный, если учесть, что слово «гладиатор» было синонимом слова «бандит», а от целой армии беглых рабов, предводительствуемой гладиатором, ждали повторения кампанских ужасов.

«В Пицене консулы снова попытались оказать ему противодействие. Здесь произошло второе большое сражение, и снова римляне были разбиты» (Аппиан). «Узнав обо всем этом, возмущенный Сенат приказал консулам не трогаться с места и поставил во главе римских сил Марка Лициния Красса» (Плутарх).

Марку Лицинию Крассу не повезло в истории. В наши дни его имя связывается в первую очередь с победой над Спартаком. Одиозный образ жестокого богача-победителя как будто специально создан для того, чтоб сопутствовать образу благородного борца за свободу, оттеняя его. Начало этой вполне современной традиции положил, тем не менее, Плутарх, предпославший жизнеописанию своего героя следующую уничижительную характеристику: «Римляне утверждают, что блеск его многочисленных добродетелей омрачается лишь одним пороком — жаждой наживы. А я думаю, что этот порок, взяв верх над остальными его пороками, сделал их лишь менее заметными». Таким образом, Плутарх перечеркивает все лучшие качества собственного героя, а качества эти у Марка Красса имелись.

Марк Лициний Красс (115—53 гг. до н. э.) происходил из древнего плебейского рода Лициниев. Отец его и братья погибли во время переворота, устроенного в Риме Марием и Цинной. Это событие привело Красса в стан их смертельного врага Суллы, где он быстро сделался одним из самых близких к диктатору людей. Молодой Марк Красс отличился в битве у Коллинских ворот. В то время как все войско Суллы было отброшено, Красс, предводительствовавший правым крылом, разбил неприятеля, обратил в бегство и превратил поражение в победу.

Период единоличного правления Суллы ничего не прибавил к славе Красса. Можно сказать, что на его биографии, как и на всей римской истории I века до н. э., правление Суллы осталось сомнительным пятном. Про Красса говорили, что он скупает за бесценок имущество казненных, выпрашивает себе крупные подарки, говорили даже, что в списки проскрибированных он внес кого-то, польстившись на его состояние.

В дальнейшем Красс приумножил свое состояние, скупая строения, пострадавшие после пожаров, частых в тогдашнем Риме. Целая армия рабов-архитекторов и строителей, Плутарх говорит, что их было у Красса до пятисот, возводила на принадлежащих Крассу пустошах новые жилые дома. Таким образом, он сделался владельцем большей части жилищной собственности в Риме. Владел Красс и серебряными рудниками, и поместьями, он покупал по низкой цене молодых рабов, обучал ценным профессиям: секретарей, домоправителей, ювелиров, — и затем перепродавал за большую цену. Словом, это был в современном понимании деловой человек, знающий цену деньгам и умеющий их преумножать. И по контрасту следовало бы упомянуть еще об одном обстоятельстве, немаловажном, несмотря на всю свою интимность. Женившись на вдове одного из своих братьев по имени Тертулла, Красс оставался всю жизнь примерным семьянином, и это в то время, когда многократные браки и разводы римского нобилитета зачастую имели политическую подоплеку. О младшем сыне Красса — Публии, трагически погибшем в Парфии вместе с отцом, Цицерон писал: «Красс был юноша, не просто прекрасно образованный, но по-настоящему глубоко ученый. Он обладал и довольно живым умом и богатым, не лишенным изящества, слогом; он казался внушительным без надменности и скромным без робости».

Однако сами по себе деловые качества Красса не вызывали ни малейшего сочувствия в глазах его современников. С точки зрения римлян способность преумножать капиталы ничего не прибавляла к достоинствам гражданина, ведь разбогатеть, пожалуй, сумеет и вольноотпущенник. Красс же вполне был сыном своего времени и своего народа. Роль преуспевающего коммерсанта была чужда его самолюбию. Он желал выдвинуться на общественном поприще, и здесь деятельность Красса контрастирует с уже знакомым его обликом. Красс брался защищать ответчиков по делам, от которых отказывался Цицерон. Дом его был открыт для гостей, причем в этом проявлялось своеобразное кокетство Красса, желающих поглазеть на роскошь известнейшего богача угощали незатейливыми блюдами с самой простой посуды, зато отменным было радушие хозяина.

Предупредительностью, простотой обращения, неизменной готовностью оказать помощь (если она не касалась денежных вопросов) Красс вызывал всеобщее одобрение в народе. Это была его дипломатия, его способ добиться популярности, и все же Помпей, в двадцать пять лет прозванный согражданами Великим, увенчанный славой своих побед, неизменно маячил перед ним, точно раздражающее напоминание о недостижимом.