Феликс Зигель - Посадки НЛО в СССР и других странах

— А как они были одеты?

— О, видите ли, пан, эта их одежда выглядела вот так… Узко здесь и здесь (описывает тип сплошного комбинезона, плотно прилегающего к телу, закрывающего голову и сразу переходящего в ботинки). Видны были только лица и ладони. Я там не видел никаких застежек, крючков или пуговиц: все сплошное. Все это было черного цвета. Люди говорят, что такие костюмы надевают ныряльщики, но я сам ныряльщика не видел, так что утверждать не могу.

— Представьте себе, как Вы ехали на этой телеге… Они сидели по бокам от Вас. Какие у них были лица?

— Лица как лица, как у любого человека, только зеленые… а глаза такие… чуть-чуть раскосые и кости по бокам лица немного выступающие. И все это зеленое…

— А Вы видели их руки?

— Видел.

— Ну и как они выглядели?

— Тоже зеленые, как и лица… только вот здесь по бокам такие маленькие перепонки. Но я не знаю, были ли на них какие-нибудь перчатки или же они были разрисованы… Этого я не могу утверждать.

— И что же дальше? Они, сидя около Вас…разговаривали? Обращались к Вам?

— С разговором не обращались. Между собой все время говорили, но кто же поймет такой язык? Я, пан, до окончания века буду удивляться, как они умудрялись понимать друг друга… таким быстрым и мелким языком: та-та-та-та-та (подражает звукам, которые следуют очень быстро один за другим без заметных перерывов).

— И что же Вы о них подумали? Кто они такие? Кто это был?

— Видите ли, пан, я подумал, что это какие-то косоглазые иностранцы, что ли. Только вот лица зеленые и сами такие маленькие, ниже меня ростом (рост свидетеля 164 см., существа, по его словам, доходили ему до носа, т. е. имели рост около 1,5 м.)

— Ага. ну и что же дальше?

— И вот, как я выехал из-за тех зарослей, то увидел этот автобус… который висел в воздухе (по рассказу — на высоте 3–4 м. над землей)

— Вы увидели этот автобус. И что сделали дальше?

— Когда подъехали к нему на каких-нибудь 20 метров, тогда один из тех, что сидел на возу, машет мне, чтобы я остановится. Я привязал вожжи к краю телеги, а он машет, чтобы идти с ним. Тогда я слез и пошел. А они по бокам… один с одной, а другой с другой стороны. Ну, подходим к этому автобусу, а оттуда сверху съехала вниз такая площадочка на шпагатиках, и один показывает, чтобы я стал на ней. Ну, я и стал, а он возле меня… а второй посмотрел и повернулся к коню, который тем временем начал пастись.

— А как вел себя конь, когда Вы подъехали ближе к объекту?

— Конь боялся. Повернул в сторону и хотел его объехать.

— Вы стали на площадку и что дальше?

— Схватился рукой за эти шпагатики, а потом — "вжик"! — и уже оказался вверху… А там были такие дверцы, и он показывает, чтобы я входил. Так я и вошел.

— А кто вошел первым?

— Он мне показал входить.

— И что Вы там увидели?

— Таких же двух человек. Выглядели они так же, все были одинаковые, только один держал в руке что-то вроде сосульки, какие бывают на крыше… такую, вроде бы, соплю и так себе отламывал по кусочкам и ел. Она ломалась тихо, как тесто, не хрустело. Тот, что со мной поднялся, тоже подошел и себе отломил. А потом предлагает мне съесть. Но я покачал головой, что не хочу… так они мне больше не предлагали.

— А что там было в середине, кроме тех людей?

— А ничего. Пусто. Только стены, пол и потолок. Все черное, но не густо-черное, а немного сероватое (показывает кусок черного бакелита). Вот вроде этого. Комната вроде сундука, и все. Только под стенками были такие маленькие скамейки, 10 или 12 штук. Но, видите ли, пан, когда я туда въехал, так в двух шагах слева от двери там лежали на земле такие птицы… вороны, или круки, как их называют люди; я не знаю, как их там называют по-научному. Они были живые, но не двигались, лежали без движения, временами только чуть-чуть шевелились.

— Так, понятно.

— Ну и в середине тот человек показывает, чтобы я раздевался. Я снял пиджак, в то время утром было холодновато, так на мне был еще и свитер, он у меня сейчас дома… а под низом рубашка. Видите ли, пан, я думал, что хватит, но когда я это снял, он показывает, чтобы я разделся дальше, догола. Тогда я снял все и стою. А у одного из тех, что там были, в руках были… вот такие две тарелочки, так что они щелкнули. Потом тот, что со мной въехал, повернул меня боком, поднял мне руки вверх, а тот снова щелкнул. И так делали со всех четырех сторон. А потом показывают, чтобы я одевался. А когда я уже оделся, то они показывают, что можно идти. Подошел я к двери, и мне как-то неудобно стало так просто уйти… и шапка у меня была на голове… так я в дверях еще повернулся, снял шапку и говорю "До свидания" (в этом месте рассказа следует глубокий поклон). А они тоже все так поклонились и улыбнулись.

— А кто с вами съехал вниз?

— Никто. Стал я на ту площадку и сам съехал — фьють! — и уже был внизу. Подошел к телеге, оглянулся. Они стояли там в дверях вверху и смотрели на меня. Я сел на телегу, стегнул коня, он боялся этого автобуса… обогнул его слева, аж возле деревьев, и пошел…

— Вы приехали домой, что дальше?

— Въехал и говорю жене: "Где сыновья? Пусть сбегают в лес, увидят там таких уродцев странных зелененьких…"

Реакция польской общественности, как и следовало ожидать, получилась различной. В польской печати (см. ж-л. «ГТД» № 13 за 1979 г.) высказывались и энтузиасты и скептики. Среди последних, увы, оказался и Станислав Лем. Вот его, блещущее сомнительными остротами интервью:

"Мы хотим во всем быть первыми. Не можем удовлетвориться чем-то третьестепенным, как, например, посмотреть издалека на летающую тарелку. Нам сразу подавай встречу третьего рода. Уфологи ездят по Польше, разыскивая по хатам крестьян, которых спрашивают: "Расскажи, как все было".

"Светилось, пан, светилось".

Разве это не великолепно? Позже приходит кто-нибудь, вроде меня, и начинает портить впечатление, высмеивать, утверждать, что ничего не было. Однако я не сажусь сразу за пишущую машинку, чтобы написать уничтожающую и высмеивающую статью, нет! Прежде всего потому, что я убедился в справедливости сказанных кем-то слов: "Есть две вещи, которые потрясают: бесконечность неба и бесконечность человеческой глупости. Причем, утверждаю, что вторая бесконечность намного больше".

Как все это характерно для всех отрицателей! Сколько тут самодовольного снобизма и, увы, "человеческой глупости"! Ведь даже Канта с его известным афоризмом перепутал и исказил известный фантаст. Напомним читателю, что Канта поражали две вещи: "звездное небо над моей головой и нравственный закон во мне". Как часто мы нарушаем этот закон в пылу газетной полемики!

Другой скептик, журналист Конрад Туровский опубликовал «зубодробительную», по его мнению, статью о «вероятном» рассказе 71-летнего Яна Вольского. На это последовало следующее письмо Збигнева Вольнара в газету «Одглосы» (3 сентября 1978 г.):