Неизвестен Автор - Эврика-87

А события, давшие толчок подобным исследованиям, произошли очень давно.

В начале нашего века известный немецкий эмбриолог Г. Гирсберг решил, что пересадить мозг от одной лягушки к другой вполне возможно. Уровень эмбриологии в те годы уже давал определенные гарантии. Однако опыты Гирсберга начались с неудач. Большая часть прооперированных им эмбрионов погибла. И все же некоторые из них выжили. С них-то и начинается новая страница в подходе к пересадкам.

Клетки, подсаженные в мозг лягушек, активно росли, размножались и вели себя так, будто именно в этом месте их и "запрограммировала" природа.

Эти эксперименты немецкого ученого дали пищу для размышлений многим исследователям в разных странах.

У нас в стране они заинтересовали будущего академика, а тогда, в 20-30-е годы, молодого физиолога Петра Анохина, сформулировавшего позднее гипотезу системного созревания различных функций мозга в процессе его развития.

Известно, что у эмбриона так называемая экспрессия генов, то есть их естественная активность, ниже, чем у взрослого организма. Молодая ткань эмбриона, потенциально готовая к предстоящей работе, находится словно в летаргическом сне. И вывести ее из такого состояния раньше положенного времени могут другие, родственные ей ткани взрослого организма, где иммунная система уже сформировалась. Поэтому подсаженные к ним новые клетки ведут себя согласно русской пословице: "В чужой монастырь со своим уставом не входят".

Здесь и кроется квинтэссенция пересадок, отсюда идут ее возможности.

Любой новый участок становится в мозге хозяина компонентом уже действующих систем. Включенный в этот природный "перпетуум мобиле", он может действовать только так, а не иначе. Кстати, тут проявляется и другое:

пересадить мозговую ткань от одного взрослого организма другому никак нельзя. Увы, но это так. Отторжение чужеродной ткани - барьер пока непреодолимый.

В своих исследованиях мы доказали любопытный факт: приживаемость и синхронная деятельность мозга хозяина и имплантированного кусочка мозговой ткани эмбриона стали серьезным аргументом в пользу того, что существует особая мозгоспецифическая ДНК, общая для всех видов животных.

Однако вернемся к экспериментам.

Самое интересное на нынешнем этапе работ нашей лаборатории представляет пересадка участков мозга человека в мозг того же кролика.

- А зачем это нужно? - вправе спросить читатель.- Ведь кролик с фрагментом мозга человека не станет в будущем есть, пить, одеваться, двигаться, как представитель гомо сапиенс.

Конечно, не станет. Дело не в этом.

Важна сама возможность доказать, что и мозг человека приживается в мозге кролика, что на определенном эволюционном этапе, несмотря на значительную разницу между людьми и животными, общие гены помогают слаженному взаимодействию тканей в процессе развития.

И тут позвольте существенное уточнение: мозговая ткань эмбриона человека живет в голове кролика не на правах нахлебника. Благодаря своей высокой генетической активности (по данным ученых, около трети генетической информации, заложенной в человеке, "считывается" именно в мозге) подсаженные ткани эмбриона позволяют четвероногому, как нам удалось установить, усиливать функцию.

У кролика, говорят данные экспериментов, в голове создается новая система нервных связей, которая и помогает ему реагировать на окружающий мир по-иному, как раньше никогда не было свойственно.

К слову, невольно задумываешься о том, что в организме все раз и навсегда связано; пересадки создают различные системы нейронов в полушариях мозга, они же влияют и на медиаторы, и на пептиды, которые в свою очередь вступают в непосредственные контакты с вживленными в мозг клетками. Однако, несмотря на широкий спектр исследований, несмотря на, так сказать, массовый натиск, которому подвергается ныне мозг со стороны ученых, тайны тем не менее остаются. Необходимо еще выяснить, как реагирует мыслительный орган на подсаженный кусочек ткани эмбриона. Включается ли тот сразу же в работу или становится неким "балластом"? Ведь ни для кого не секрет, что хотя человеческий мозг и состоит из миллиардов нервных клеток, задействованы они далеко не полностью. В этом и кроется для исследователей загадка: чем же, собственно, занята основная месса нейронов? То ли они просто повышают общий уровень активности органа, то ли участвуют в каких-то пока еще нам неизвестных процессах.

В будущем, возможно, не столь уже далеком, у врачей появится возможность возвращать к жизни целые участки полушарий мозга благодаря пересадкам молодых тканей.

"Противогаз"

для наследственности

Рассказывает директор Азербайджанского института ботаники, членкорреспондент Академии наук республики профессор Урхан Алекперов.

Глобальное загрязнение биосферы отрицательно сказывается на наследственном механизме всего живого. Процессы приспособления организма к изменениям среды слишком пластичны, "тихоходны", чтобы защищаться от напора таких экстремальных и чуждых природе факторов, как негативные последствия НТР и урбанизации.

Конечно, мутации или изменения наследственных признаков живых организмов под воздействием природных факторов - мутагенов, таких, как, к примеру, естественная радиация, электромагнитные колебания, изменения температуры и климата, солнечная активность, происходили всегда.

Однако в последние 35-40 лет количество мутагенов в окружающей среде растет гигантскими темпами.

Подавляющее их число несвойственно живой природе. Я имею в виду прежде всего отходы энергетического производства, добывающей и перерабатывающей промышленности, химии, ядохимикаты, используемые в сельском хозяйстве, некоторые виды парфюмерии и бытовой химии, значительный перечень лекарственных препаратов, пищевые добавки, то есть все, что объединено понятием "антропогенные факторы". В отлаженном механизме взаимоотношения организма и среды возникла реальная угроза дисбаланса...

Наследственному механизму живого организма нужен своеобразный "противогаз", который бы препятствовал развитию нежелательных мутаций, приостановил бы "насильственную эволюцию", вызванную загрязнением биосферы.

Этим "противогазом" может стать предложенный нами так называемый компенсационный эффект.

В конце пятидесятых годов наука обнаружила химические соединения, способные тормозить темпы мутаций.

Это явление назвали антимутагенезом.

Я заинтересовался и занялся поиском и описанием антимутагенов в мире растений.

Отправной точкой работы стал общеизвестный факт: растения, в том числе и пищевые, в процессе эволюции выработали способность синтезировать вещества, функцией которых была борьба с болезнями и вредителями. К ним относятся, например, натуральные пестициды, обладающие, между прочим, генотоксичными свойствами.