Н. Синевирский - СМЕРШ (Год в стане врага)

На стуле, перед письменным столом, сидел смуглый капитан.

— Товарищ капитан, проверьте его немецкий язык.

Голос полковника звучал твердо. Он врезался в мое сознание, как сталь.

Капитан спросил меня, где я учился немецкому языку. Акцент у него был чисто русский. Убедившись, что я свободно говорю по-немецки, полковник поднялся из кресла и устремил на меня свои холодные глаза.

— В Кеймелгарито не работали?

— Нет.

Мне показалось, что он действительно читает мои мысли, так сосредоточенно смотрел он на меня. В Кеймелгарито я в самом деле никогда не работал и потому ответил спокойно.

— Впрочем, мы узнаем… Вы, наверное, не подозреваете, в какое учреждение попали?

— Нет.

— В управление контр-разведки «СМЕРШ» четвертого украинского фронта.

Произнося эти слова, полковник следил за выражением моего лица. Он, видимо, думал, что чрезвычайно удивит меня. Я же остался спокоен. Хотел было сначала удивиться, но во-время раздумал — чего доброго, подумает, что мне раньше было известно про «Смерш».

— Запомните, что «Смерш» значит — смерть шпионам!

В последние слова полковник вложил всю силу своей огромной воли. Я не только понял — я ощутил это всеми фибрами души.

Майор заставил меня подписать в трех экземплярах бумагу, примерно такого содержания: «Обещаю, что нигде и никогда, даже под угрозой смертной казни, о работе своей в Управлении контр-разведки «Смерш» четвертого украинского фронта говорить не буду. Мне известно, что, в противном случае, я подвергаюсь строгому взысканию вплоть до высшей меры наказание — расстрела».

— Если вы убежите от нас в какое-либо иностранное государство, одна из этих бумаг с вашей подписью будет доставлена контр-разведке приютившего вас государства. Этого будет достаточно, чтобы вас там пустили в расход…

Я поблагодарил майора за отеческое предостережение. В душе я ждал конца всем этим методам запугивания, но, увы, пришлось пройти еще одно испытание.

Фотограф, безобразнейший сержант с глазами уголовника, снял меня в профиль. Огромной лапищей он поворачивал мою голову то справа налево, то слева направо. Я начал злиться. Что же это такое, наконец?

Отдел кадров определил меня на должность переводчика в третье отделение второго отдела.

Товарищ Колышкин, заведующий складами комендатуры, выдал мне офицерское обмундирование.

Майор Гречин, начальник 3-го отделения, плотный мужчина средних лет, с круглым веснушчатым лицом, с маленькими припухшими глазками и подозрительной улыбкой уголками губ, прочитал мне наставления.

— Никуда без моего ведома не отлучайтесь. С гражданским населением не связывайтесь. Строго предупреждаю вас относительно женщин (при этих словах майор хитро подмигнул глазками). У нас в Управлении их много. Можете с ними возиться, но ни в коем случае не входите в сношения с местными.

Я внимательно слушал майора. Он говорил официальным тоном, что означало беспрекословное повиновение и безоговорочное выполнение.

Вдруг, майор перешел на приятельский тон.

— У нас народ грубый, дерзкий и бессердечный. Таким должны быть и вы. Если вас кто-нибудь обидит, не ходите ко мне с жалобами, но рассчитывайтесь сами на месте с обидчиком. Следите за собой. Нянек у рас нет, ухаживать за вами некому. Стирку белья, починку и прочее — обеспечивайте себе сами.

У меня закружилась голова от всех этих наставлений. Я ждал с нетерпением ухода майора. Куда там! Майор засыпал меня десятками вопросов относительно моего прошлого. Я отвечал вяло и скупо.

Майор, должно быть, хороший следователь. Я с трудом прошел ряд его перекрестных вопросов.

Лишь в 10 часов вечера майор ушел из моей комнаты. Я долго не мог успокоиться. Как быть? Что делать? Квартира В. недалеко отсюда. Надо обязательно посоветоваться с ним, пока не поздно…

Приняв все меры предосторожности, я вышел из здания суда. К моему счастью, В. был дома.

Мы разговаривали недолго. В контр-разведке надо остаться. Таково решение В.

Игра с огнем. Но разве до сих пор вся моя жизнь не была той же игрой? Как вести себя в контр-разведке? Лучше всего будет, если я буду вести себя естественно, скажем так, как вел бы себя на моем месте обыкновенный мукачевский мещанин. Нельзя быть слишком скромным в расспросах. Это вызовет подозрение у начальства. Но и чрезмерная любознательность вредна. Постепенно все выяснится и я узнаю все, что меня интересует.

22 января.

Распорядок дня в Управлении таков; в 8 часов завтрак. С 8-ми до 12-ти рабочее время. С 12-ти до 3-х обед и «основное время отдыха». С 3-х до 10 вечера рабочее время. В 10 часов ужин. После ужина — до часу ночи — опять рабочее время.

Майор Гречин говорил, что работы в Управлении очень много.

— Иногда работаем и целую ночь напролет.

В 8 часов утра я отправился в столовую.

В большом помещении стояли длинные ряды столов, покрытых скатертями. На столах, в мисках, горки нарезанного «белого» хлеба. (В запасном полку хлеб был гораздо темнее). Сотни чекистов молча приходили, завтракали и уходили. Странные люди, эти чекисты, У всех мрачное настроение и усталость на лицах. Я нарочно долго не уходил из столовой, желая найти кого-нибудь с радостными или, хотя бы, не гневными глазами. К большому моему удивлению, ни одного такого человека не нашлось.

Маша, запуганная некрасивая девушка, спросила — сыт ли я.

— Еще бы!

— У-у на-а-с кормят хорошо. Завтрак всегда из четырех или пяти блюд. Голодать не-е-е будете.

Маша временами заикалась. Должно быть последствия какой-нибудь тяжелой болезни или контузии.

Капитан Потапов вошел ко мне с папкой в руках.

— Переведите вот эти бумаги на русский язык.

Я улыбнулся.

— Неужели приходится переводить и на какой-нибудь иной язык?

— Разумеется.

Капитан Потапов говорил картавя. Вместо разумеется у него вышло «газумеется».

— Что же это за бумаги?

— Последние распоряжения местным ячейкам Глинковой Гарды и списки ее членов.

Капитан Потапов (тот самый, который проверял мое знание немецкого языка перед полковником Дубровским, заместителем начальника — ушел.

Оставшись наедине, я принялся перелистывать бумаги. Почти на каждом листе стояло красным карандашом: «Строго секретно». Полный список членов Глинковой Гарды Сабиновского округа. «Смерш» работает не плохо. Меня удивляет только одно: почему смершовцы интересуются не только вражеской разведкой, но и этими простыми крестьянами, которых злосчастная судьба заставила поступить в Глинкову Гарду. Впрочем, здесь нечему удивляться. Советская система не терпит никаких других идеологий. Она признает только себя — как незыблемо правдивую. Она построена на том же принципе, что и религия — «Да не будет тебе иного Бога, кроме Меня». Разница только в том, что служители церкви привлекают верующих силой божественной правды, тогда как служители советской системы, чекисты, заставляют людей верить в абсолютную правдивость социализма и коммунизма, не гнушаясь никакими средствами.