Сергей Бернатосян - Воровство и обман в науке

Вопреки заверченным математическим формулам Френеля, выводящим волновую теорию света, закон, сформулированный Георгом Симоном Омом, был на редкость прост. Это обстоятельство и сыграло роковую роль в научной судьбе Ома, в ту пору работавшего рядовым учителем гимназии. Гениальная простота его расчетов воспринималась маститыми учеными как "болезненная фантазия, единственной целью которой является принизить достоинство природы". Как тут не вспомнить "калужского сумасшедшего" К.Э. Циолковского!

Единомышленники Максвелла не соглашались с таким безапелляционным мнением. Перепалка почти зашла в тупик. Но наконец жаждущие правды насытились. После экспериментальной проверки высокочувствительными приборами, проведенной К. Пуйе, теоретические выкладки полностью подтвердились, и закон Ома занял прочное положение в учебниках и пособиях по физике. Открытие наконец-то получило признание! Но для этого понадобилось несколько десятилетий изнурительных и большей частью бесплодных дискуссий. Ому, можно сказать, все-таки достался выигрышный лотерейный билет, и он занял достойное место в истории Науки, в отличие от своего невезучего предшественника. Тем не менее на сегодня будет правильным видеть в Георге Оме не носителя оригинальной идеи, не первооткрывателя, а человека, давшего классическое математическое обоснование количественной связи между электричеством и теплом.

Почему? Да потому что эту связь открыл еще в первые годы XIX столетия французский химик Антуан Франсуа Фуркруа, отслеживавший степень накаленности, включенной в гальваническую цепь проводящей проволоки, которая в одних случаях пылала, как девушка на выданье, а в других еле теплилась. Фуркруа сразу сообразил, что между силой тока, его напряжением в цепи и природой проводящего материала существует явная зависимость, так как он пользовался проволоками самого разного химического состава.

Будь он физиком, то конечно бы не оставил эту кажущуюся "мелочь" без внимания, но как специалист иной области по неосведомленности "прошляпил" свое открытие, полностью переключившись на разработку новой химической номенклатуры, которая легла в основу его фундаментального труда "Система химических знаний", вышедшего в 11 томах.

Настоящий курьез произошел и с другим ошеломляющим открытием — получением ослепительной электрической дуги как первого источника электрического света. Его связали с именем английского ученого Гемфри Дэви. Это открытие принесло ему мировую славу и высокое положение президента Лондонского Королевского общества. Хотя на самом деле точно такую дугу шестью годами раньше добыл российский ученый Василий Васильевич Петров посредством созданной им в самом начале 1800 года крупнейшей в мире гальванической батареи. В изданной в 1803 году книге этого профессора физики "Известие о гальвани-вольтовских опытах" в главе VII подробно излагалась его методика по проведению экспериментов с электрической дугой, которую затем повторил Гемфри Дэви в Лондоне. Размышлять о плагиате (в этом и курьез!) не приходилось, потому что работы Петрова никто не заметил не только за рубежом, но и у него на родине, в России.

Однако бедная дуга, будучи переоткрытой, снова поросла травой забвения. Понадобилось еще несколько десятилетий, чтобы ее наконец, следуя рекомендациям Петрова, которого можно признать первым русским электротехником, стали использовать для плавления и обновления металлов (будущая электрометаллургия) и применили как осветительный прибор (электрическая лампочка).

На этом празднике света изобретение расквиталось за свое умалчивание. Попав под старость в центр внимания, незаслуженно пребывавшая до этого в роли Золушки ослепительная дуга заставила добиваться ее руки целую плеяду исследователей: Грове, де Модейна, Стэта, Гебеля, де Шанжи, Адамса, Лодыгина, Дидрихсона, Кона, Булыгина, Яблочкова, Фокса и Свана. Каждый из них внес свою лепту в создание лампочки, но лавры победителя достались американцу Томасу Алва Эдисону, который примкнул к свите ее поклонников самым последним.

Эдисон получил искусственный свет не первым, но лампочку стали отчего-то называть его именем. Под ним она и живет в мире. Только россияне, отмывая, быть может свой первоначальный грех перед великим соотечественником В.В. Петровым, иногда знакомят с ней "своих" как с лампочкой Яблочкова.

Вся же картина в целом соответствовала часто повторяющейся схеме в истории науки: последние стали первыми, а первые — последними. Об этой неизбежности говорил когда-то и Спаситель. Правда, он имел ввиду небесное царство, а не земное, но лампочка-то и висела наверху… на волоске! (Об этом "волоске", осветившем путь человечества к светлому будущему, нам еще предстоит поговорить.)

Из многочисленных курьезов в науке в принципе можно было бы создать недурной водевиль, если бы при этом не было пострадавших. А пострадавшие, к сожалению, были. Причем такие, за которыми судьба действительно "шла по следу, как сумасшедший с бритвою в руке".

Особенно безжалостно обошлась она с замечательным российским физиком Георгом Вильгельмом Рихманом, родившимся в эстонском городе Пярну и трагически погибшим во время очередного опыта по атмосферному электричеству. Этот, один из первых российских академиков, руководивший первой физической лабораторией в Санкт-Петербургской Академии наук и тесно сотрудничавший с М.В. Ломоносовым, очень походил по своему характеру и складу ума на англичанина Генри Кавендиша. Всегда был чрезвычайно сдержан, влюблен в свою работу, сыпал идеями, как из рога изобилия, но тщеславием никогда не страдал, больше заботясь о деле, чем о самом себе.

"Я не питаю решительно никаких надежд на создание теории, с помощью которой все явления электричества могли бы быть объяснены так, чтобы не осталось больше никаких сомнений, — писал он по поводу своей работы и добавлял: Изложу свои размышления для того, чтобы, может быть, дать другим, более способным, заложить основы такой теории, средство приблизиться к цели".

Фраза оказалась пророческой. И проведенной в скромных трудах жизнью, и внезапной смертью, унесшей его в 42-летнем цветущем возрасте, Рихман на самом деле предоставил шанс сделать важнейшие открытия в области электричества другим ученым. Точнее — подписаться под ними, поскольку в его архиве они уже существовали как объективная реальность.

Он первым в 1748–1751 годах провел целую серию опытов, доказывающих существование электростатической индукции. Для этого Рихман брал проводник, помещал его в постоянное электрическое поле и наблюдал, что произойдет, если воздействовать на среду электрическим разрядом. Всякий раз повторялась одна и та же реакция, связанная с электростатикой: на противоположных участках проводника появлялись положительные и отрицательные электрические заряды.