Эльмира Нетесова - Помилованные бедой

день искали по городу санитары. Уже вечером увидели и привели обратно. Хорошо, что все тихо обошлось, без происшествий. А могло случиться всякое. Я бы и отвечал. С больного не спросишь. Хоть и я не могу возле них сутками находиться. По кому докажешь, кто стал бы слушать оправдания? Поверишь, я и сегодня уснуть не мог. Перенервничал. Ведь три дня назад из мужского корпуса сбегали двое. Их в пивбаре взяли.

— Веселые мужики! Сорвались по делу. Хоть успели бухнуть? Иль вы обломали им кайф? — улыбался Петрович.

— Ты скажешь тоже! Они и так все свое пропили давно. Это ж алкаши, причем с большим стажем. В одном повезло, денег было мало.

— За те пижамы, в которые вы одеваете, много не дадут, — усмехнулся Петрович.

— У тебя и таких нет! — отозвался Юрий Гаврилович.

— Моим зачем казенные пижамы и халаты? Их родня обеспечивает всем необходимым. Иного покойника так на радостях нарядят, смешно смотреть! Вон нового русского три дня назад отправили на погост. Знаешь в чем? Я чуть не охренел! Надели трусы с пивной этикеткой на заднице. Рисованная. А впереди реклама презервативов. Ну конечно, как ему, бедному, на том свете без такого? Ведь новый русский! Бриджи напялили — все в ромашку, быка на них не хватало. Носки до самых колен, пальмы с обезьянами. А вот майка — это вообще что-то! Впереди вышитая надпись: «Я — голубой!» — правда, на английском языке; а сзади, на всю спину, голая баба! Сиськи с майки свисают. И кроссовки американские, с протектором «КамАЗа». В дополнение к тому повесили ему на шею сотовый телефон «Нокиа». Я обалдел. Спросил родню, мол, к чему покойному телефон? Или от него с того света звонка ждете? Так они ответили, что этот шибанутый никогда и нигде с сотовиком не разлучался и просил, в случае чего, похоронить его именно так. Сунули ему несколько сотенных долларов. Смотрю, кладбищенские работяги меж собой переглянулись. Понятное дело, в третью смену выйдут после похорон. Уж, наверное, ощиплют того покойничка как липку! Его ж будто в кабак отправили, на стрелку с путанками. Грех, конечно, но посмеялись вслед. Того мужика враз от нас на кладбище понесли. Домой не возили. Там только помянут. Что это за поминки, если по-человечески похоронить не могут?

— Да под крышкой кто увидит, во что одели? В могилах все одинаковы! — отмахнулся Бронников.

— Не-ет! Эти похороны долго будут помнить.

— Твои покойники? Да брось! Им даже глаза пятаками не закроют. Иных бомжей почти голыми хоронят. В тряпье завернут и даже без гроба закапывают. А ты наши пижамы срамишь! Да там они за праздничную одежду сошли бы!

— Да я уже не об одежде! Другое с толку сбило. Этого нового русского хоронили под музыку, больше десятка музыкантов. Короче, сам знаешь, от погоста до нас чуть больше километра. Так понимаешь, мы и не услышали Шопена. Зато все блатные были сыграны, и даже у могилы! Ну и дела! Моя уборщица от растерянности водой с покойника стол и полы в морге вымыла. Когда вспомнила, испугалась — что утворила дура старая? Ну, все заново переделала. А потом и спрашивает: «Петрович, милый, скажи честно, а новые русские — это те, что у твово Гаврилыча лечились?»

— Ну, Ленька! Если б у меня такие имелись, мы б не бедствовали! Они иногда помогают людям.

— Конечно! Не спорю! Как помогли, так кладбищенского сторожа три дня искали. Он вместе с собаками своими так напоминался, что домой дорогу не сыскал. Упал в провалившуюся могилу и спал блаженно. Никак не мог протрезветь. А встал, когда бабка каталкой его разбудила. И петь начал, что играли на похоронах возле могилы:

Ты скажи, ты скажи,

Чё те надо, чё те надо?

Может, дам, чё ты хошь,

Чё ты хошь…

Ну, бабка челюсть поотвесила, думала, что у деда крыша на колесах поехала. А старый козел всего-навсего опохмелиться хотел. Хвать себя за карман, а там непочатая. То ли родня сунула, то ли покойный угостил, а может, сам спер бутылку, только до дома еще не дошел.

— Откуда знаешь?

— Наша уборщица — его жена. Я к тебе уходил, а она еще покойного срамила, что белый свет споил своими поминками.

— Ее старик — весь белый свет? Хорошая бабка! Хоть и колотит деда, но любит старого черта! — смеялся Бронников.

— Сам удивляюсь. Больше полвека живут, а друг за дружку зубами держатся. И что бы ни случилось, кого угодно будет ругать, но не своего старика.

— Лень! А кто сказал тебе, что нас перевезут отсюда? Надежно ли это? — спросил главврач.

— И не сомневайся. Завтра или послезавтра тебя вызовут, чтобы официально осчастливить. Новые пенаты, конечно, получше нынешних. Они просторнее, уютнее, гораздо теплее, и место там чистое, благодатное.

— Как на кладбище! — рассмеялся Бронников.

— Да, старое кладбище и впрямь неподалеку. Но там давно не хоронят.

— И на том спасибо, что хоть не по соседству с тобой.

— Этому лишь мне радоваться стоит. Ведь твои больные не отличают живых от мертвых.

— Зато твоим на всех плевать.

— Ты когда последний раз у меня в морге был? Года три назад или больше? Давай выбирайся, загляни, как мы теперь дышим. Кофейку попьем! А то совсем прокис со своими сдвинутыми. Хоть посмотри, вспомни, увидь, как выглядят нормальные люди! А то сам непроизвольно своих больных копируешь. Это называется болезнью психиатров. Она укореняется с годами, независимо от человека. Ты слишком долго проработал в этой больнице. Непростительно долго. Но ты сам не просился отсюда. Хотя на твоем месте не выдержал бы никто. Я уж не говорю о женщинах, мужчинам не под силу.

— Зря ты, Лень! Вон Таисия Тимофеевна немногим меньше меня здесь. Разница в два или три месяца. И ничего, не жалуется.

— Она одиночка!

— А какая разница? — удивился Бронников.

— Если б у нее была семья, она давно бы ушла отсюда! Не выдержала бы нагрузку.

— Я терплю.

— Это ты! Но меня другое беспокоит, — спрятал хитрую усмешку патологоанатом и спросил: — Как ты на новое место перевезешь свой цирк? Кто из водителей согласится дуриков возить? Они, увидев здоровых мужиков, кидаться на них станут.

— На меня не бросаются.

— Ты староват, к тому же свой — псих!

— Ну, ты сморозил! Моих спокойно перевезут. А вот если тебя с твоими, тут без милицейского оцепления никак не обойтись.

— Зачем мне менты? Поставлю в машину какой-нибудь памятник, горожане не рискнут дорогу переходить, всю улицу уступят мигом. Еще и креститься вслед начнут.

— Конечно! И пожелают тебе землю пухом и царствие небесное! — расхохотался главврач.

— А я сторожа вместо себя в машину посажу.

— Ну, этого ты потом неделю не отыщешь.

— Почему? Он же не на похороны поедет!

— Памятник в машине! Вот и начнут просить на каждом шагу — помяни и нашего! Кто деньги, другие бутылку дадут. У сторожа душа мягкая, никому отказать не сможет. Пока доедет до нового места, не то сам — памятник в пляс пойдет. Ты уж вместе с уборщицей их посылай, она у тебя женщина трезвая! Сама не пьет и у другого отнимет. Для своего деда…