Михаил Любимов - Гуляния с Чеширским Котом

Где дыхание вековой культуры? Забитая шедеврами Национальная галерея в Копенгагене не самое худшее, но это же не галерея Тейт с избытком Тёрнера и первобытных глыб Генри Мура, это же не Национальная галерея и даже не коллекция Уоллес. Ничего подобного в стране непуганых викингов, лишь дальнее эхо живописи, жутко именуемое глиптотекой, под пивной вывеской «Карлсберг».

Конечно, если помчаться вдоль моря к Эльсинору, в замок псевдодатского принца (на самом деле Гамлет — истинный англичанин), невыносимо именуемый аборигенами Хельсингером (словно кость в глотке), то на пути можно заглянуть в Луизиану, изысканный музей-модерн среди скал и декоративных растений. Но и его лик сразу же напоминает Баттерси-парк у Темзы, там тоже таятся в кустах скульптуры Генри Мура и Барбары Хепсверт, и сердце снова томится по Альбиону.

Единственная отрада — толстые английские газеты по воскресеньям, когда, растянувшись на диване, впиваешься в «Санди тайме» и «Обсервер», варясь в чисто альбионском соку. Я исправно посещал все английские фильмы и единственный в городе «Остин Рид», филиал того самого, что на Риджент-стрит, величественного, мужского из мужских; я любил покопаться в книжных лавках на английских полках и, конечно, рвался контачить с англичанами. Но в Копенгагене их было с гулькин нос. Однажды столкнулся с захудалым третьим секретарем английского посольства, который хвастался, что он всю жизнь провел в Лондоне. Однако на мои вопросы о конкретных районах и улицах (уж мои шпионские ноги славно там побегали!) он отвечал лишь растерянной улыбкой — вывод ясен: провинциал, скорее всего, разведчик (английская разведка уже давно черпала кадры не в истеблишменте, а в среднем классе).

Жизнь неслась вперед, за первой поездкой в Данию последовали несколько лет славных деяний в Москве, и вот в 1974 году неожиданно меня вновь призвали под антианглийские знамена. Причина заключалась отнюдь не в моих недюжинных талантах (а хотелось бы!), а в кадровом кризисе: в 1971 году после бегства серенького кагэбэшника Лялина английские власти раздулись от гнева и вышвырнули из страны не двух-трех, как было принято, а сразу 105 (!) советских дипломатов и прочих. Такого не бывало в истории! Выгнали, ввели квоты и наложили табу не только на тех, кто хоть раз понюхал английский воздух, но даже на героев невидимого фронта, хотя бы раз выезжавших за кордон (там их англичане брали на заметку).

Как было в этой сложнейшей обстановке не вспомнить о прославленных челюстях сэра Уинстона? И я стал «главным начальником» по Великобритании, которому вменялось организовать контратаку и возродить птицу Феникс из пепла. Увы и ах, но командовать сражением пришлось из Москвы — полный абсурд пробивать визу для персоны нон грата, вот схватились бы за сердце изумленные английские власти!

На новом ответственном посту захотелось воплотить свои яркие мысли в бессмертный научный труд и оставить его благодарным потомкам, которым еще много лет придется взрывать бастионы непокорного Альбиона. Душа горела приобщиться к сонму кандидатов наук с 10 %-ой надбавкой к зарплате и лишними 10 кв. метрами жилплощади, о престиже и надутых щеках не упоминаю из скромности. Роясь в архивных делах, я наткнулся на талантливый опус об англичанах нашего агента Гая Берджеса, работавшего в Форин-офисе и спецслужбах, он вместе со своим другом Кимом Филби входил в «великолепную пятерку», золотой фонд нашей разведки. «Основное критическое замечание, — писал Г. Берджес в своем труде, — которое автор как агент, его друзья и завербованные им агенты должны сделать в отношении связанных с ними оперативных работников, касается не вопросов личных взаимоотношений (они всегда были прекрасны), не техники нашей работы (тут оперативные работники знали гораздо больше наших агентов), а недостаточного знания жизни буржуазного общества и его институтов в Англии».

Бот где собака зарыта! Вот в чем нуждается самое острое оружие партии!

Никто особо не возражал против моей темы «Особенности национального характера, быта и нравов англичан и их использование в оперативной работе», однако к какой науке ее приткнуть? Национальная психология в начале 70-х считалась буржуазной ересью, даже социология еще вызывала сомнения: не подменяют ли ею законы классовой борьбы? Что это еще за национальный характер, если совершенно ясно, что есть «нация богатых» и «нация бедных», — разве не так писал об Англии даже консерватор Дизраэли? Что скажет на это княгиня Марья Алексеевна — Высшая аттестационная комиссия (ВАК)? Однако если КГБ считал, что в интересах государственной безопасности целесообразно — вот он, канцелярит времени! — осваивать целину национального характера, то какой же профессор кислых щей из ВАК поднял бы голос против?

Тема меня захватила и уже не отпускала. Оказалось, что классики отступают от своей занудливо классовой догмы: Карл Маркс делал превосходный бифштекс из Пальмерстона и Гладстона, говоря о пробализме и лицемерии англичан, не отставал в характеристиках англичан и его друг Фридрих Энгельс, а верный ученик и продолжатель Дела Владимир Ильич написал даже отдельную статью об английской нелюбви к теории и постоянно стегал правящие классы за фарисейство, а рабочий класс за то, что он урывает со стола жалкие крохи, которые ему подбрасывает зажравшаяся английская буржуазия.

Ободренный моральной поддержкой классиков, я окунулся с головой в океан литературы об Англии. Кто только не писал об этой стране! И англичане, и иностранцы, даже те, кто пробыл в Англии лишь несколько часов. Одни исходили желчью, другие слюной восхищения, казалось, что в Англии скрывался раздражитель, подвигающий каждого наблюдателя обязательно высказаться.

И все с апломбом.

И поныне хочется снять шляпу перед очень многими, особенно, перед Оливером Голдсмитом [10] Голдсмит был шотландцем, и над ним много глумились его друзья-англичане. Политическая звезда сэр Роберт Уолпол называл его «вдохновенным идиотом», а пьянчуга и гранд-болтун доктор Самуэль Джонсон писал: «Никто не сравнится с ним в глупости, пока у него нет пера в руках, а как только он взялся за перо, нет человека умнее его». , остроумно описавшим английские нравы XVII–XVIII веков от лица путешествующего китайца; перед культурологом Николасом Певзнером с его «Английскостью английского искусства»; перед блестящим Джоном Б. Пристли, который в «Английском юморе» и «Англичанах» субъективно и потому объективно взглянул на достоинства и недостатки своей нации; я жадно читаю об англичанах и до сих пор, из самых последних творений, пожалуй, наиболее примечательна книга «Англичане» телеведущего Джереми Паксмана, привнесшего в тему современный материал.