Этторе Биокка - Яноама

На самом же деле местные власти заявили Елене: «Мы никому не в состоянии помогать. А ты поищи работу... Если не найдешь, возвращайся с детьми в лес». И Елена стала искать работу. Она поступила служанкой в семью американского миссионера и получала так мало денег, что их «хватало лишь на то, чтобы купить мыло, маниоковую муку, малость рису и сахару». А старший сын помогал на рынке грузчикам, за что ему давали две-три рыбы в день. Иные дни семья Елены Валеро просто голодала. Лишь спустя два года ей удалось пристроить своего среднего сына Мануэля в церковную школу. «Я думала, что у белых все по-другому»,— заключает Елена Валеро свои воспоминания.

И нам кажется, что дети этой женщины, чья жизнь протекала в двух мирах, может быть, были бы счастливее, если бы они остались среди индейцев. С тех пор, как Елена Валеро покинула яноама, и до сих пор в их жизни еще не произошло коренных перемен, но поселения бразильцев и венесуэльцев все более тесным кольцом окружают леса, в которых живут эти индейцы. Бразилия и Венесуэла спорят о том, кому из них должен принадлежать район расселения яноама. В прошлом году президент Бразилии подписал декрет об организации Национального парка яноама, т. е. заповедника для животных и резервации для людей. Но в бразильской печати откровенно писалось, что этот парк основан не для закрепления за индейцами их исконных земель, а прежде всего для закрепления за Бразилией района, оспариваемого Венесуэлой.

Лишь будущее покажет, какое влияние на жизнь индейцев окажет основание Национального парка яноама. Нам же остается лишь надеяться, что не оправдаются мрачные прогнозы некоторых бразильских этнографов, опасающихся, что уже к концу XX столетия индейское население Амазонки и его своеобразная культура полностью исчезнут с лица земли.

Но очень вероятно, что книга Этторе Биокка не только первое, но и последнее популярное произведение, рисующее жизнь яноама до начала постоянных контактов с капиталистическим обществом. Хочется думать, что вы прочтете эту правдивую повесть с таким же интересом, с каким прочел ее я.

Л. Файнберг

Девочкой я училась в миссионерской школе в Таракуа. Однажды отец получил от директора школы письмо с просьбой забрать меня из школы — эти школы открыты для детей индейцев, а не для «цивилизованных» [1] Цивилизованные (civilizados)— так в Бразилии называют всех неиндейцев, когда хотят противопоставить их индейцам. Фактически «цивилизованные» по своему культурному уровню нередко ниже индейцев или мало чем отличаются от них. . Отец сильно опечалился, но что ему было делать. Он отвез меня домой в селение Марабитанас на берегу Риу-Негру. Прошел примерно год. Потом мы спустились вниз по Риу-Негру до Санта-Исабель и в тамошнем лесу целый месяц собирали дикие орехи. А когда вернулись, умерла моя старшая сестра.

В 1937 году к нам приехал брат моей матери со всей семьей. Они пять лет прожили на берегу Рио-Димити. Построили там два домика, выжгли лес и стали возделывать маниоку на трех роса [2] Роса (порт.) — расчищенный от леса и обработанный для посева участок земли. . И вот теперь они решили перебраться в другое место, и брат матери предложил нам купить оба домика и землю. Дома были хорошие, с дверьми и окнами.

Отец за три дня выдолбил большую лодку, мы погрузили в нее саженцы маниоки и весь наш немудреный скарб и рано утром тронулись в путь. Всего нас было в лодке пять человек: отец с матерью, я и двое моих братьев — семилетний Луис и годовалый Анисио! Мне самой тогда было лет одиннадцать-двенадцать. Мы спустились по Риу-Негру и очень скоро добрались до устья реки Димити. Целый день мы плыли вверх по небольшой протоке в лесу, называемой игарапе [3] Игарапе — узкая естественная протока, рукав реки . Отец с матерью гребли, а мы грелись на солнышке.

На Димити почти у каждого холмика и даже дерева было свое название. Я отлично помню, что в одном месте над речкой повис ствол высохшего дерева и все охотники называли его старым паже [4] Паже (порт.) — колдун . Каждый, кто переходил здесь через реку, должен был оставить на дереве несколько бананов и бейжу [5] Бейжу — лепешка из маниоковой муки , приговаривая при этом: «Паже, не Дай начаться дождю. Пусть, пока я тут охочусь, светит солнце. И тогда я на обратном пути подарю тебе лапу убитого мною зверя». Мать положила на мертвый ствол кусок бейжу, и мы поплыли дальше. Отец потом не раз рассказывал мне об этом путешествии, и я запомнила все до мельчайших подробностей.

Вечером мы увидели охотничью хижину и переночевали в ней. Утром снова поплыли вверх по реке. Солнце уже стояло высоко в небе, когда отец сказал: «Чувствую запах дыма». Белый дым стлался над самой водой. Мать ответила: «Может, какой-нибудь охотник коптит мясо в пустом доме брата». «Нет, наверное, это жители Манадоно решили поохотиться тут перед праздником»,— возразил ей отец.

Манадоно — небольшое селение неподалеку от моего родного Марабитанаса, и его жители славятся своими охотниками. Наконец мы причалили к берегу. И здесь пахло дымом. Оба домика брата стояли в лесу. Отец взял мачете и сказал: «Пойду посмотрю, что там делается». Он подошел к домикам, но там все было тихо.

Мать сошла на берег, а я уселась на корме лодки. Вдруг мы увидели, что отец бежит к нам, зажав в окровавленной руке мачете. Его ранило в руку отравленной стрелой, но он сумел тут же ее вытащить.

— Что случилось, Карлос? — испуганно спросила мать. Отец ничего не ответил: он не в силах был выговорить ни слова. С помощью матери он столкнул лодку в воду, и мы понеслись вниз по течению.

— Что с тобой, Карлос? — снова спросила мать.

Отец взял из куйи [6] Куйя — сосуд из оболочки какого-либо плода горсть соли и посыпал ею рану.

— Брось все ростки маниоки в воду, и вещи тоже,— пробормотал он.— Индейцы ранили меня. Надо спасаться бегством.

Мать с плачем побросала в воду маниоку и все наши пожитки. Лодка стала легче и плыла куда быстрее.

Кругом все было тихо, отец с матерью гребли что есть мочи.

«Теперь индейцы нас не догонят»,— подумала я. Но они бежали за нами по берегу. Вдруг над моей головой просвистела одна стрела, потом вторая... «Ложитесь на дно»,— приказал отец. Я пригнулась, и в тот же миг стрела, прошив кожу живота,. вонзилась мне в левое бедро. Я закричала, хотела разогнуться, но не смогла. Мать схватила стрелу, рывком вытащила ее и бросила в воду. Но наконечник стрелы сломался, и один осколок застрял в животе, другой — в бедре. Мать пальцами выковыряла осколок, неглубоко засевший в животе, а вот осколок в бедре вытащить никак не могла. Тогда она попыталась ухватить осколок зубами. Наконец ей это удалось, и она выплюнула осколок в воду.

Читать дальше