Феликс Кузнецов - «Тихий Дон»: судьба и правда великого романа

О необходимости для Шолохова переменить место жительства, переехать в рабочий район говорил В. Ставский еще на пленуме РАПП’а в 1929 году и повторил в своем письме Сталину в 1937 году: «Лучше всего было бы для Шолохова (на которого и сейчас влияет его жены родня, — от нее прямо несет контрреволюцией) — уехать из станицы в промышленный центр, но он решительно против этого, и я был бессилен его убедить в этом» 95.

Вырвать, выкорчевать Шолохова из родных мест, лишить его корней, разорвать связи с родной землей, — таким было одно из важных направлений «перевоспитания» художника, с тем, чтобы «приручить» его, сделать послушным. Лишить возможности защищать народ. А если он не «перевоспитается» — уничтожить. И подготовка к этому велась самым активным и серьезным образом.

Как писал Шолохов Сталину в 1937 году, «ближайшие соратники» первого секретаря обкома Шеболдаева, «не таясь, говорили, что Шолохов — кулацкий писатель и идеолог контрреволюционного казачества, вёшенские шеболдаевцы каждое мое выступление в защиту несправедливо обиженного колхозника истолковывали как защиту кулацких интересов, а нач[альник] РО НКВД Меньшиков, используя исключенного из партии в 1929 году троцкиста Еланкина, завел на меня дело в похищении у Еланкина... “Тихого Дона”! Брали, что называется и мытьем, и катаньем».

Как видим, не только белогвардейцев и «братьев-писателей», но и работников ОГПУ (переименованного в 1937 году в НКВД) занимал вопрос о плагиате. Однако и их поиски в этом направлении оказались безуспешными.

Вся эта возня вокруг Шолохова, затеянная органами внутренних дел, прикрывалась все той же мнимой «заботой» о писателе, за которой скрывалось стремление «перевоспитать» его. «— Мы не хотим Шолохова отдавать врагам, хотим его оторвать от них и сделать своим!», — приводит Шолохов слова партийного секретаря Евдокимова. — «Вместе с тем тов. Евдокимов также и добавил:

— Если б это был не Шолохов с его именем, — он давно бы у нас был арестован» 96.

И эти слова не были пустой угрозой.

Буквально сразу после визита Ставского в Вёшенскую местные власти практически уже начали готовить арест Шолохова. Провокация была поручена чекисту запаса И. С. Погорелову. Вот как он рассказывает об этой истории:

«Осенью 1938 года я был вызван в Ростовское областное управление НКВД. Начальник управления Гречухин доверительно сообщил мне, что на Северном Кавказе обнаружена подпольная контрреволюционная организация, возглавляемая писателем М. А. Шолоховым, что в ее руководящее ядро входят секретарь Вёшенского райкома партии Луговой, председатель Вёшенского райисполкома Логачев, старый казак Громославский (тесть Шолохова) и другие. Гречухин сказал мне: “Сталин и Нарком НКВД Ежов приказали нам разоблачить и ликвидировать эту организацию. Вопрос этот согласован с Ростовским обкомом партии. Получено указание об аресте Шолохова и всей его группы, и что исполнение этой операции поручается Погорелову”.

Я был потрясен сообщением Гречухина. Я не верил тому, что Шолохов — “враг народа”, что он — организатор антисоветской группы на Дону. Понимая всю опасность угрозы, нависшей над выдающимся советским писателем, и думая о том, как бы его предупредить и спасти, я дал согласие взяться за эту операцию. В эти дни М. А. Шолохов приехал в Ростов, и мне удалось с ним повидаться и рассказать ему о грозящей расправе. Тогда же мы с ним решили немедленно (разными путями) уехать в Москву, чтобы обо всем доложить Сталину. В Москву Шолохов приехал с Луговым и обратился к Сталину. Сталин сразу же принял Шолохова, внимательно выслушал его. По этому делу из Ростова-на-Дону привезли начальника управления НКВД Гречухина, его заместителя Когана и других. 4 ноября 1938 года на заседание Политбюро Сталин пригласил Шолохова, Лугового и меня. Мы, конечно, очень волновались. Сталин попросил Шолохова рассказать о существе дела. Шолохов встал и кратко ответил: “Мне нечего добавить к тому, что я изложил в письме и личной беседе с вами. Пусть об этом доложит Погорелов”. И мне пришлось докладывать — разоблачать Гречухина и Когана. В заключение я сказал, что в управлении НКВД с меня взята особая “подписка” с сохранением тайны этой операции.

Внимательно выслушав меня, Сталин спросил у Гречухина: “Так ли было дело?” Гречухин и Коган пытались в своих выступлениях яростно оболгать меня как провокатора, которому они якобы не давали никаких поручений. Сталин все время подходил к выступавшим и всматривался в их лица. Я поднял руку. Сталин дал мне слово. Я сказал: “Товарищ Сталин, они говорят неправду. У меня есть документ, изобличающий их”. Сталин ответил: “А мне давно ясно, что они говорят неправду”. Я подал Сталину свой блокнот, в котором сохранились запись и план, сделанные рукой Когана, — адрес явочной конспиративной квартиры в Ростове-на-Дону, где я с ним встречался и получал от него инструктаж. Сталин взял этот блокнот, подошел к Когану и спросил: “Кто же тут говорит правду? Погорелов или вы? Это ваша подпись?” Нервы у Когана не выдержали, и он признался: “Да, моя. Правду говорит Погорелов. Директивы о подготовке ареста Шолохова я получил от Гречухина”... От членов Политбюро ко мне посыпались вопросы. Были вопросы к Шолохову и к Луговому. Шолохов выступал дважды, обоснованно и документально разоблачая перегибы местных работников, нарушения революционной законности на Дону. Сталин вдруг вытащил из дела и зачитал мою “подписку”, сделанную в Ростовском управлении НКВД, о том, что в случае разглашения тайны этого дела я подлежу расстрелу без суда и следствия. Сталин подозвал меня и спросил: “Это ваша подписка?” Я подтвердил, что моя. Сталин строго спросил Ежова: “Почему у вас в НКВД берутся такие запугивающие подписки?” Ежов признал, что эта подписка — противозаконная. Было еще много вопросов к нам, выступали члены Политбюро, и Сталин, подводя итоги, сказал, обращаясь к Гречухину и его коллегам:

“Вас много, а Погорелов — один. По документам и по глазам его видно — он честный коммунист. По глазам вижу — честно говорит. Краснознаменец, настоящий большевик. Если бы Погорелов струсил, то они, — и Сталин повел рукой в сторону Гречухина и Когана, — они упрятали бы и нашего писателя Шолохова. Мне кажется, вопрос исчерпан и ясен. Давайте принимать решение... А вы, Михаил Александрович, можете спокойно ехать в Вёшенскую и работать над своими романами. Вам будут созданы все условия для вдохновенной творческой работы...”» 97.

Перед этим по обвинению во «вредительстве» уже было арестовано почти все советское и партийное руководство Вёшенского района. Писатель находился, как он писал Сталину, «под гласным надзором». Из письма Шолохова Сталину видно, как готовился его арест: