Феликс Кузнецов - «Тихий Дон»: судьба и правда великого романа

Схожий «дрейф» совершает и автор исторического исследования, пытаясь любым путем убедить читателя, будто действие романа начинается не в 1912-м, а в 1901 году, и не в районе Вёшенской на Верхнем Дону, но на реке Донец, — именно там в 1910 году, заявляет А. Венков, и был неким автором начат роман «Тихий Дон».

Какие же аргументы он представляет в доказательство этого, уже третьего своего «открытия»? Главный — и единственный — аргумент «торопливого переписчика», не умеющего при переписывании чужого текста даже правильно его прочитать, разобрать буквы и окончания слов. Фантазия Венкова, как и Бар-Селлы, буквально творит географические чудеса. Вспомним: казаки возвращаются из лагерей. «Уже в полночь приехали на хутор Гниловской» (1, 64).

Не нравится этот хутор Венкову. «Что же это за хутор Гниловской, и где он находится? Никто на Верхнем Дону такого хутора не знает, и в справочниках вы его тоже не найдете, — размышляет он. — <...> Видимо, списывая или спечатывая текст с рукописи, кто-то ошибся (кто и при каких обстоятельствах — другой вопрос, и ставить мы его сейчас не будем) и заглавное “Т” (с тремя “ножками”) принял за сочетание “Гн”, а букву “х” в середине слова — за небрежное “л”» 132.

Итак, первый шаг в направлении Донца сделан: хутор Гниловской Венковым превращен в Тиховской.

Далее, знакомясь с опубликованным в отрывках «черновиком» «Тихого Дона», который «нашел Л. Колодный», Венков узнает, что в первоначальном варианте романа «Аксинью “взяли” с хутора Дубового, Мелеховы живут в станице, а сватать Наталью едут в хутор Журавлев».

И опять-таки, как уже было с хутором Гниловским, «хутор Журавлев все дело портит» 133, поскольку оказывается, что на Донце хутора с таким названием нет. Но Венков находит выход: «А может, это не “Журавлев”, а “Муравлев”? На всю область был один хутор Муравлев, как раз на реке Донец, в 9 верстах от Калитвенской станицы. <...>

И уводит нас черновик черт-те куда, — элегически замечает Венков, — верст на 200 южнее Вёшенской и Мигулинской, а заодно и Глазуновской (родина Ф. Д. Крюкова. — Ф. К. ), на реку Донец. <...>

Сколько править пришлось бедному переписчику!» 134. То есть Шолохову.

Вот только правил-то текст «Тихого Дона» не «бедный переписчик», а «бедный историк» Венков, оказавшийся очень большим выдумщиком. Поправил, ничтоже сумняшеся, букву-другую в одном географическом названии, букву-другую — в другом, букву-другую в третьем — и налицо новая география и топография романа. И действие «Тихого Дона» развивается уже не на Дону, в районе Вёшенской, как у Шолохова, и даже не в Глазуновской, на реке Медведице, на родине Крюкова, как пытались нас убедить Макаровы и Медведева-Томашевская, а в третьем месте: на реке Донец, так сказать, на «Тихом Донце».

С помощью подобной «методологии» Венков даже Штокмана превращает из большевика в... немецкого шпиона.

Он приводит цитату из статьи «Немецкий шпионаж в России» из журнала «Родина» (1993. № 5, 6) о том, что шпионажем в России занималось акционерное общество «Зингер», а поскольку Штокман в романе представлен как агент, распространяющий швейные машинки «Зингер», следует вывод: «И предстает перед нами Штокман <...> немецким шпионом...» 135. Далее в исследовании он и именуется не иначе, как «немецкий шпион».

Но ради чего совершаются Венковым эти сомнительные «открытия», осуществляются столь хитроумные манипуляции?

Ответ прост. Главная его задача — найти для «Тихого Дона» любого другого автора, кроме Шолохова.

И так случилось, что нашел Венков его не на Дону, а на Донце, и жил он на десять лет раньше Шолохова. Вот почему и хутор Татарский, и пространство, и время в романе приходится подтягивать к нему — еще одному, открытому уже Венковым «автору» «Тихого Дона». И это, пожалуй, главное его «открытие».

В своей «методологии» А. Венков не выходит за пределы «антишолоховедения». У него все тот же априорный подход к проблеме: в силу своих политических позиций Шолохов не мог быть автором «Тихого Дона», значит, надо искать другого автора. Приведя цитату из романа, свидетельствующую о «предчувствии беды» казачеству, потому что «красные подходят», Венков спрашивает: «И все это написал бывший продработник, член ВКП(б)?» 136В своем отношении к Шолохову Венков — достойный ученик и последователь своего учителя, унаследовавший бесшабашную и подчас неадекватную «методологию» М. Мезенцева.

Понимая, видимо, всю ее запредельность, Венков в чем-то отходит от «заветов» своего учителя. Под напором неопровержимых фактов он вынужден, в частности, признать: «Ясно, что автор не Крюков. <...> Он просто не мог знать такую фактологию, ни разу не быв на Верхне-Донском округе» 137.

Не воспринял всерьез «ученик» и разработанную Мезенцевым и приведенную нами выше «таблицу словосочетаний» из произведений Шолохова и Крюкова, которые якобы доказывали авторство Крюкова 138.

Не повторяет Венков дословно и нелепую, выдуманную Мезенцевым версию о рукописях Крюкова, якобы присвоенных П. Громославским. Однако ее отзвук в книге Венкова имеется: без каких бы то ни было документальных доказательств легенда эта возникает здесь в виде слуха о некоем «ящике с бумагами», который «во время отступления белых какой-то возчик вез со стороны Елани и не знал куда деть» 139.

Рисунок С. Королькова

Венков будто бы услышал эту версию от «одной старушки»: «“Вожу, а чего вожу, сам не знаю”. Завез к отцу Шолохова и оставил» 140. По слухам, бумаги в этом ящике принадлежали уже не Крюкову, а «какому-то Уланову», заменившему в декабре 1919 года на посту управляющего отделом осведомления при Донском правительстве Крюкова 141.

Публикация подобного рода слухов говорит о крайней безответственности Венкова как ученого, не пренебрегающего любыми «аргументами» в поисках автора «Тихого Дона» на Дону: «Даже если учесть естественное право автора на вымысел, в романе все равно содержится огромное количество исторической информации, поражающей исследователей своей достоверностью, — справедливо замечает он. — Это исторический фон, на котором происходят события, тысячи различных мелочей в описании событий и фактов, образов и мелочей, абсолютно исторически верных. Их невозможно придумать, их надо либо видеть и слышать, либо, в крайнем случае, прочесть о них. Откуда эта информация?» 142

Это, как мы уже неоднократно подчеркивали, — центральный вопрос в проблеме авторства «Тихого Дона», он-то и заставляет Венкова искать автора романа на Дону. Вспоминая объявившегося в 1932 году в Париже некоего «есаула», который «объявил себя автором “Тихого Дона”, настоящим Михаилом Шолоховым» 143, Венков перебирает десятки имен подлинных «есаулов» и «подъесаулов» в качестве возможных претендентов на авторство «Тихого Дона». «Одна беда, — сокрушается он, — не известно, написал ли хоть строчку стихов или прозы кто-нибудь из них» 144.