Феликс Кузнецов - «Тихий Дон»: судьба и правда великого романа

А где-то в шестидесятые годы я от него получил текст его письма из газеты 22 года. Когда началась у нас переписка с Кудиновым, это было самое первое, что он мне прислал. А первая с ним встреча у меня произошла в 1956 году.

Я познакомился с Павлом Назаровичем Кудиновым во время моей службы во внутренних войсках НКВД. Вот я держу сохранившиеся конверты, даже по конвертам видно, что они, безусловно, цензуровались нашими спецслужбами. Вся переписка моя с Кудиновым попадала вначале в наши спецслужбы, потом мне выдали то, что вот сейчас у меня есть: отдельные листы, конверты, выдержка его письма из газеты 22-го года. Я переписывал себе в дневник отдельные фрагменты из его писем. Этот дневник во время моей военной службы хранила моя двоюродная сестра в Ташкенте. У нее хранились мои личные вещи. Я счастлив, что многие мои записи, воспоминания о Кудинове остались в этом дневнике, откуда я и взял письмо Кудинова в газету 1922 года. Сохранились и многие оригиналы писем.

Вот я держу перед собой широкоформатный лист бумаги из школьной тетради в клеточку. На обеих сторонах, убористым почерком письмо мне Павла Назаровича Кудинова. Я его сейчас целиком прочитаю.

«Многоуважаемый Григорий Юрьевич! Бонжур! Письмо ваше от 9/3 1963 года мною получено. Благодарю вас, живущего в далекой стране — в стране, в которой я побывал 11 лет, подаренных мне богами Советского Союза Берией и Сталиным, угробивших миллионы русского народа в тайге, в далекой Сибири. Как нужно понимать, вы интересуетесь легендарной историей события — восстания донских казаков в 1919 году. Это событие написано (Я читаю так, как здесь, со всеми его искажениями русских слов. — Г. Н.) писателем Михаилом Александровичем Шолоховым в книге “Тихий Дон”, которую, наверно, читали и вы. Содержание книги верное и изумительно похвальное, которое оправдывает писательский талант, которым следует восхищаться. Вы, Юрий Григорьевич, просите ответить на ряд ваших вопросов. Об участии моем в восстании известно всему Советскому Союзу. От мала до велика. А тем паче в “Тихом Доне”, это во-первых. А как я очутился в Болгарии, так это случай известен не только живым, но и мертвым. Эмиграция после окончания революции, то есть победители гонят, а побежденные отступают за пределы родной казачьей земли. За пределами родины свобода неизмеримая, кто куда хотел, туда и уезжал. А поэтому все покинувшие Родину семьи рассеялись по всему свету. А жизнь в Болгарии — условия превосходные, а превосходные потому, что народ гуманен, великодушен и гостеприимен. Болгарию, в которой живу 40 лет, я считаю второй родиной, так как Россия, Советский Союз, считают нас врагами. “Тихий Дон” мною прочитан в 1938 году. Из вашего письма видно, что вы имеете связь с журналистом Константином Ивановичем Прийма...»

Тут я буду комментировать. Павел Назарович ошибается, я никакого Константина Ивановича Прийму никогда в глаза не видел. Впоследствии я слышал, что есть такой литератор, книжки его где-то видел. Во всяком случае, мне эта фамилия знакома. Фамилия довольно редкая. Скажу, Прийма его чем-то обидел, вот, поэтому он и заподозрил, что ненавистный ему К. И. Прийма меня к нему подослал. Вот что он пишет дальше:

«...Из вашего письма видно, что вы имеете связь с журналистом Константином Ивановичем Прийма. Я ему помог материалами. Прийма пытался заняться провокацией в чужой стране. Я с таким журналистом сотрудничество прекратил. Дорогой Григорий Юрьевич я не имею намерения обидеть вас, но на все ваши вопросы воздержусь до следующего раза, и только потому, что распознал журналиста Прийму, сокращаю свою веру в современных русских людей.

Вы, дорогой — литератор, это для меня очень приятно, и, возможно, что ваша свободная мысль ко мне самая благородная, учтивая, благодетельная. Я крайне желал бы, чтобы сохранившиеся материалы... (я у него просил, чтобы он ответил на мои вопросы и передал материалы, документы какие у него остались об этом восстании. — Г. Н. ) были бы преданы гласности через родную печать и в родной стране, но сталинские кровопролития над народом русским и казачьим угасили все восковые свечи, растоптали любовь, веру в правду превратили в зло. Вы спрашиваете, как я живу (сейчас). Живу я, как живут скитники, безродные, беспризорные, бездомные, на гумне ни снопа, в закромах ни зерна, на дворе по траве хоть шаром покатись. Восемь лет работал я в чужой стране в колхозе, а теперь устарел, 70 лет, и живу без работы, в одной комнатушке в нижнем этаже, как волк в берлоге. Вот уже два года ищу сносную квартиру, но, увы, руснак, а русское имя — жизнь пелигримма. Вы, Григорий Юрьевич, читали “Тихий Дон”. Вот и причина познакомиться мне с Сибирью. В 1944 году при проходе русских войск через Болгарию пришли в квартиру, ограбили...»

В последующих письмах я его спрашивал: как же, если ограбили, сохранились у него документы, мундир казачий? Он мне отвечал, что НКВдешники, которые его увели, так торопились, что даже не успели сделать обыск и не покушались на дорогие вещи, которые в квартире были. Тут он претензий не имеет. Его увели. Но его жена, тоже дочь казака с Дона, Пелагея, когда Кудинов вернулся из Сибири, ему рассказала, что через несколько дней после его ареста пришла пехота и беспардонно разграбила дом. И вот далее он пишет: «В 1944 году при проходе русских войск через Болгарию пришли в квартиру, ограбили, потаскали по Западу...», т. е. его таскали после ареста по территории Восточной Европы — из Софии через Румынию. Почему-то из Румынии он попал в Австрию. Потом, через некоторое время он увидел венгерскую деревню. Через Венгрию его в Москву привезли 3. Далее он пишет: «...потаскали по Западу, а после — в Москву, а в Москве военный трибунал, не находя вины, судить отказался, а Берия и Сталин наложили свое “вето” на 10 лет. Дорогой товарищ, пока на этом закончу свою повесть, так как она обширная и отложу до другого времени. И так коротаю свою жизнь на положении скитника. До свидания дорогой товарищ, желаю вам счастья, много лет прожить, посылаю земной поклон советскому народу. Павел Н. Кудинов».

В письмах П. Н. Кудинова есть мысль, что о Кудинове знает весь советский народ. Что он имеет в виду? Он всегда восхищался большими, миллионными тиражами «Тихого Дона» в Советском Союзе. Но так как он в нескольких главах там фигурирует, он считал, что весь советский народ «Тихий Дон» читал, а потому его знает. Кстати, я могу с ним согласиться, действительно, весь наш народ читал «Тихий Дон». Скажите, какой культурный человек в 40—60-е годы мог не читать «Тихого Дона»? Все читали. Но вот вопрос. Было ли в Советском Союзе, в нашей прессе, в средствах массовой информации известно о том, что Кудинов Павел Назарович, проживавший в Болгарии, — герой «Тихого Дона», что это реальная историческая личность, что это живой человек? Я убежден, что никто об этом не знал. Мне думается, что, наверно, я первым открыл, что Кудинов на страницах «Тихого Дона» и Кудинов болгарский колхозник, т. е. наш гулажник, — одно и то же лицо.