Феликс Кузнецов - «Тихий Дон»: судьба и правда великого романа

Вот я держу письмо Павла Назаровича на двух страницах из школьной тетради в клеточку, аккуратно написанное убористым почерком. Послушайте, что он пишет.

«Кто такие русские и казаки, спрашиваете вы. Если вы рождены, ну скажем, в Саратовском уезде в деревне “Содом”, то вы должны знать, что и кто такие русские: целые века находились в крепостной зависимости, как рабы и так далее ..

Если же вы рождены на тихом Дону, — жили и дышали волей и свободой, не знали ни тюрем, ни царской полицейской стражи, широкая свобода. Если ваши отцы, деды и прадеды и так далее будучи в Руси в крепостной зависимости у помещиков, исхитрились бежать через казачую границу, то казаки их приютили в своих хуторах и станицах, чтобы свободно работали, на что способны. Помещики, узнавши что крепостные убежали в Донщину, слали строгие требования вернуть беглецов. Но круг донских казаков и царям и псарям отвечал так: “С Дону выдачи нет”. А если появится какой-либо царский посланник с царскими требованиями и начнет зубоскалить языком царя, то казаки берут эту дерзкую злую собаку, сажают в куль-мешок, несут к бурному Дону и бросают в Дон. Куль да в воду, — это было исполнение царской воли казаками. Григорий Юрьевич, я не умею ни оскорблять, ни обижать вас, а только скажу святую полную истину. Вы молоды, как говорите, вы родились и не крестились, воспитались в немом мире Советского Союза, веруете в мертвых богов, а мы, эмигранты, с тяжелою душой и со слезами по родине, по родной семье, ушли в далекие царства и стали скитниками-пилигримами, но не отреклись от Бога вечного, не меняющего своей сущности. Глядите, да не подумайте о том, что мы, эмигранты, враги Советского Союза, о, нет.

Без времени все пустота, время управляет всем миром на земле и все без сопротивления покоряется времени. Время родиться, время умирать. Время созидать, время разрушать. Время любить, время ненавидеть. Время обнимать, время уклоняться от объятия. Время насаждать, время вырывать насаженное. Время собирать камни, время разбрасывать и так далее. Ничего нет вечного, не плачьте о мертвых, а плачьте о живых. Доблестный маршал Буденный от рода крепостников рожден в казачьей земле на Тихом Дону и стал маршалом, борцом против царских тиранов. А если бы он был рожден у помещика? Миллион беглецов русских на Дону, все живут на свободе с казаками. А разве атаман Степан Разин и Пугачев сложили головы на кровавой площади в Москве не за русское порабощение — крепостничество и за их свободу? Относительно ваших вопросов о восстании казаков в Донском округе. Мое хождение по мукам описывать нет времени. Это целая повесть, а как заниматься повестью бездомному беспризорному, когда на гумне ни снопа, в закромах ни зерна. Нужен хлеб, нужно время, нужен физический труд. Восемь лет я проработал в колхозе и продолжаю жить в берлоге. Мое хождение по мукам имеет начало и край на тихом Доне. В моей памяти это хождение по мукам не угасло, а как звезда-путеводитель светит ярко, как светила в дни восстания казаков Верхнедонского округа. Мы восставали не против советской власти, а против террора, расстрела и за свой казачий порог, и угол, и за кизячный дым».

Я помню, писал мне Павел Назарович и о своей работе в колхозе. Там немножко культурней было, чем, допустим, в нашем колхозе, но работа была тяжелая: вручную сажают помидоры, огурцы, перец, потом пропалывают, гнут спину от зари до зари. Он был в полеводческой бригаде, занимался перцем, огурцами, помидорами, чесноком, луком. Он не был против физического труда, не брезговал им. Он был очень сильным человеком. В 56 году я слышал, что в Инте на лесоповале, где он много лет работал, конвойные боялись его физической силы, его взгляда. Но он мог держать себя в руках. Его другое беспокоило, — что он, бывший полковник, герой Тихого Дона в старости, в 70 лет, вынужден копаться в земле. Что он не имеет жилья и живет как в берлоге, что ему письмо отправить не на что. Эта монотонная низкооплачиваемая работа его, человека в общем-то умного, тяготила, а руководство ему там, в этом колхозе, не доверяло. Руснак, белогвардейский офицер Павел Назарович, так и не был реабилитирован. Он так и умер как белогвардейский офицер. Он получил 10 лет за контрреволюционную антисоветскую деятельность в 19-м году. После того, как отсидел 10 лет в 54 году, его отпускать не собирались. Он отсидел больше 11-ти лет, и если бы не смерть Сталина и не хрущевская оттепель, он вряд ли вышел бы на свободу. Болгарский колхоз чем-то напоминал ему Гулаг. Так это чувствовалось по письмам.

Я держу еще два листа его письма: «Шолохов писал «Тихий Дон” 14 лет. Моя же история жизни приготовлена не для того чтобы кое-что исправить даже и в “Тихом Доне”, а для того, чтобы дополнить некоторые дефекты и грубые неточности, вписанные заочно на далеком расстоянии, потому что Шолохов никогда не встречался с П. Кудиновым. Материал — это Кудинов, исторические материалы во мне... И материал — я, пока жив».

Кроме оперативной сводки и других материалов Кудинов называет 2 карты (скици), обнимающие 400 километров, в кольце которых донские казаки 6 месяцев вели оборонительную конную и пехотную борьбу против во много раз превосходящих сил Красной армии. «Линия цветная, — пишет Кудинов, — изображенная цветными линиями, красками, там где кровь казачья лилась рекой за свой край свободный, вольный и родной, с махиною чужой крови, казачьей не родной. На картах отмечены силы противника разных племен и языков для подавления восставшей армии. В советской действующей армии отмечены дивизии, полки, бригады и так далее. Железо режется сталью, огонь заливается водой. Вода иссушивается огнем, а сила отражается силой. Из солдат Красной армии, взятых в плен, никто не уронил капли крови на казачьей земле, по желанию самих пленных, ответивших на вопрос, желаете ли вернуться на родину, ответившие “да” под конвоем нескольких казаков передавались частям Красной армии. Пленные, отправленные на родину в родные деревни и села, снабжались демобилизационными удостоверениями. Пленные, не пожелавшие вернуться обратно в свою часть, отправлялись по хуторам на полевые работы в мае месяце на всем хозяйском, где и составляли общую трудовую семью. Казачьи души, сердца гуманны, великодушны и добродетельны. Дальше, Григорьевич, мною написана автобиография, повесть о днях моего детства и до конца сегодняшних дней, и жизнь, и детство, юность, скитничество по чужим людям, зарабатывая кусок хлеба детским физическим трудом, служба, войны, революция и прочее...

Может быть, недалеко то время, мы с супругой увидим родной казачий край, и обновленную Россию, и свободный русский народ, среди которого в моей молодости побывал в Саратовской губернии, почти по всем местам видел и запомнил горькую крестьянскую нужду. Еще не будучи совершеннолетним я был, есть и до сих дней враг тиранов.