Феликс Кузнецов - «Тихий Дон»: судьба и правда великого романа

В архиве сохранилось еще несколько писем вдове Кудашева от бывших военнопленных — все они были сосланы в советские лагеря: Матильда Емельяновна шла по цепочке, разыскивая следы мужа. 7 сентября И. Г. Зайцевский ответил ей большим письмом, в котором писал: «Ждал ответа от одного из товарищей, которого я запросил о Василии Михайловиче, но он не ответил мне. Этот товарищ вместе с Василием Михайловичем оставался в лагере Гамерштайн (Померания), когда нас увозили в Норвегию на острова ... С Василием Михайловичем я познакомился, находясь в жутких, кошмарных условиях, не поддающихся описанию и рассказу, в лагере г. Белостока в 1942 г. весной. Во-первых, мы с ним из одного Данковского района, во-вторых, у нас оказался общий знакомый Сергей Владимирович Михалков, с которым я давно знаком, когда он был еще мальчиком, в-третьих, мы с Василием Михайловичем жили в 1942 г. в одном бараке, если добавить к этому, что я, как селекционер, интересуюсь работами Мичурина, то рассказы Василия Михайловича о Мичурине закрепили наше знакомство. Оба были не раз на волосок от смерти. В октябре 1942 г. (11/X-42 г.) нас посадили в вагоны и 16/X-1942 г. нас привезли в г. Нюрнберг (Бавария), где и пробыли мы до 2/IX-43 г., а затем наш лагерь как опасный большевистский, немцы решили перевезти на острова в Норвегию, направив предварительно в лагерь Гамерштайн, а затем через порт Штеттин вывезли 16/IX-43 г. в Норвегию, а Василий Михайлович заболел плевритом и перед отправкой был оставлен в Гамерштайне в числе нескольких товарищей. Один из них уже сообщил свой адрес, но на наши письма и вопросы не ответил. В Нюрнберге и Гамерштайне мы с Василием Михайловичем продолжали знакомство. Василий Михайлович еще мечтал написать когда-нибудь произведение под названием “Черный дрозд”, если, конечно, удастся остаться в живых и вернуться на любимую Родину, буду рад узнать рано или поздно о том, что он вернулся уже, ну а если нет, то это меня очень огорчит, но не удивит, т. к. более удивительно то, что кто-то из нас выжил и менее удивительно обратное.

Я не хотел было писать Вам всего этого, т. к. если Василий Михайлович не вернется, то это письмо не только не принесет никакой Вам пользы, а наоборот, но т. к. Василия Михайловича отлично помнят все наши товарищи и в том числе москвичи, то рано или поздно до Вас дошли бы слухи о нем и возможно еще и в искаженном виде,

что вызвало бы у Вас сомнения, размышления. Не зная Ваших взаимоотношений, я одно могу сказать, что так, как вел себя Василий Михайлович при мне, Вам не в чем будет его упрекнуть. Простите за то, что я внес беспокойство в Вашу жизнь, быть может растревожил наболевшую рану...» 17.

В архиве семьи Кудашевых хранятся еще два письма. Одно — от Г. Харина, датированное 4 января 1947 года: он сообщает, что «с Вашим мужем т. Кудашевым В. М. я был в г. Гамерштайне до 20.10.43 г., после чего мы выехали во Францию на Эльзас, он остался в госпитале в палате туберкулезных, очень больной».

Второе письмо от 25 января 1948 года, подпись неразборчива: «Я рад оказать Вам услугу. Тарасевич Влас Кондратьевич жил в Орше, Рабочая 28. По этому адресу я два раза писал ему. Ответа не получил и письма не вернулись. В чем дело, для меня непонятно. Ваш муж и Тарасович осенью 1943 года остались в больнице в Гамерштайне, а нас вывезли немцы в Норвегию. Тов. Зайцевский, вероятно, Вам об этом сообщил. Других сведений о Тарасевиче у меня нет. Выражаю Вам глубокое сочувствие, что до сего времени не вернулся Ваш муж, но надежды терять не надо, это лучшая спутница ... »

На этом следы Кудашева теряются: писем от Власа Кондратьевича Тарасевича в архиве нет. По всей вероятности, Василий Михайлович умер от туберкулеза в немецком лагере в Померании незадолго до окончания войны.

Печальное известие о трагической судьбе мужа было, конечно, тяжелым потрясением для его жены. О своих поисках пропавшего в плену мужа она никому не говорила. Не знали об этом и в семье Шолоховых, хотя, судя по архиву, жена Кудашева и после войны общалась с Михаилом Александровичем и Марией Петровной, даже переписывалась с ней.

В «Воспоминаниях» рассказывается о некоторых из этих встреч, — однажды на Новый год, а также в дни 60-летия и 70-летия М. А. Шолохова. Матильда Емельяновна пишет о том, что Михаил Александрович, пока был жив, помогал семье своего друга, хлопотал в Союзе писателей о предоставлении Кудашевым квартиры. В их архиве хранятся письма М. А. Шолохова Г. М. Маркову и другим руководителям Союза писателей на этот счет.

«В конце моих воспоминаний, — пишет Матильда Емельяновна, — мне хочется сказать о том, как сам Михаил Александрович оценивал дружбу с Кудашевым. Однажды мы сидели втроем за столом у Шолоховых в московской квартире, он поведал нам с Марией Петровной в недлинной беседе о том, как ему тяжело, что он потерял самого близкого человека, по-настоящему понимающего друга. “Я ведь не мог забыть тот день, когда я привез в Москву конец “Тихого Дона”, он знал мои мучительные трудности с завершением эпопеи с Григорием. Я раньше высказывал ему мои варианты. Он сидел напряженно, слушал, когда я читал и после прочитанного встал, смахнул набежавшую слезу, крепко обнял меня, поцеловал и сказал:

“Спасибо, старик!” Понимаете, это мне дороже оценки любого критика ... »

Но почему рукопись «Тихого Дона» с 1929 года и до начала войны хранилась у Кудашева? Почему Шолохов не забрал ее сразу, как завершила работу писательская комиссия, и не отвез ее обратно, в Вёшенскую?

Ответ на этот вопрос — в трудных, подчас трагических обстоятельствах жизни писателя, о которых уже подробно говорилось. Шолохов жил и работал под неусыпным оком ОГПУ. Квартира Кудашева была для него, по терминологии его оппонента А. И. Солженицына, — своего рода «захоронкой», где он надеялся сохранить рукопись «Тихого Дона», которая удостоверяла его авторство при любом, самом драматическом повороте его судьбы.

Мы уже говорили об отношении писателя к письмам, к чужим любопытствующим, часто — враждебным глазам, что заставило его быть предельно осторожным со своим архивом. Эту осторожность он сохранял и после Великой Отечественной войны. Публикация глав настоящей книги в «Нашем современнике» вызвала много писем, и среди них — письмо члена-корреспондента РАН В. В. Новикова, в послевоенные годы работавшего в «Правде». В. В. Новиков рассказал об одной из своих встреч с М. А. Шолоховым. Вместе с еще одним «правдистом» Ю. Б. Лукиным они встретились с Шолоховым в гостинице «Москва». В конце встречи, — пишет В. В. Новиков, — «Шолохов вызвал машину, довез нас с Ю. Б. Лукиным до редакции “Правды”, а сам от нас уехал. Я спросил Ю. Б. Лукина: “Куда поехал М. А.?” Юрий Борисович сказал мне: “Он поехал к Маше (Моте. — Ф. К. ) Чебановой... Рукописи “Тихого Дона” у нее хранятся. Но он дал ей наказ: “Никому не показывать рукописи, никому не давать, особенно работникам ЦК”». В. В. Новиков ссылается в своем письме также на доктора филологических наук А. И. Овчаренко, который также знал, что рукопись «Тихого Дона», привезенная М. А. Шолоховым в Москву в 1929 году, после войны продолжала храниться у М. Чебановой, которой Шолохов строго наказал: «Никому не показывать» 18.