Надежда Ионина - 100 великих узников

Тюремный врач заметил расстройство здоровья И.В. Поджио, но заявил узнику, что средств вылечить его «при спертом воздухе» тюрьмы нет, и стал уговаривать терпеливо переносить все тяготы заключения. Однажды заключенный увидел лунный свет, падавший на наружную стену крепости. Чтобы полюбоваться им, И.В. Поджио влез на окно и с большим усилием просунул голову в маленькую форточку. Вдруг он услышал шаги и, зная о страшных наказаниях за нарушение тюремного режима, попытался быстро втянуть голову обратно, но сразу не смог, и только после долгих и тяжелых усилий, разодрав уши и изранив лицо и шею, сумел сделать это. Но с тех пор подобных попыток больше не делал…

По случаю рождения великого князя Михаила Николаевича в декабре 1832 года был издан высочайший манифест, которым несколько уменьшались сроки каторги ссыльным декабристам. И Магдалена Иосифовна Поджио (мать братьев-декабристов) написала в III Отделение, прося указать ей местопребывание сына. Шеф жандармов А.Х. Бенкендорф ответил, что «в числе освобожденных от работ и назначенных на поселение в Сибири ваш сын… не состоит и в положении его не последовало никакой перемены, почему и посылаемые вами к нему письма, деньги и разные вещи могут быть адресованы по-прежнему в III Отделение собственной Его Величества канцелярии».

В июле 1834 года истек срок каторжных работ, назначенных И.В. Поджио, и узник вышел из крепости. Ему было всего 42 года, но выглядел он уже дряхлым стариком, однако ни болезни, ни долгие годы тюрьмы не ослабили его любви к жене. Отправляясь в ссылку в Сибирь, он был уверен, что найдет ее там; если нет, то немедленно выпишет к себе. Местом поселения И.В. Поджио назначили село Усть-Кудинское, располагавшееся примерно в 30 километрах от Иркутска. Это была небольшая деревенька, вытянутая в одну улицу, состоявшую из 50 домов. Поначалу он жил в маленьком помещении, потом выстроил себе дом, который отличался от домов местных жителей только тем, что был обшит тесом.

В 1839 году вышел на поселение его брат А.В. Поджио, и они стали жить вместе. Иосиф Викторович все еще ждал приезда жены, хотя до друзей уже дошли вести о ее втором браке. Но они не решались сообщить ему об этом…

Существует несколько свидетельств, что, будучи еще великим князем, Александр I обещал «даровать конституцию». Но став императором, он ревниво охранял незыблемые устои самодержавия, и для сторонников конституционного управления в его империи находилось только одно место – Шлиссельбург. Такая судьба в 1818 году постигла полковника Бока – «за намерение представить лифляндскому дворянству проект введения в России представительного правления». Он пробыл в одиночном каземате 10 лет, чем был доведен до сумасшествия.

Особенно тяжело отзывалось заключение в Шлиссельбург на молодых людях, еще не окрепших в жизненной борьбе. Многие из них гибли в первые же годы заточения, и обычной развязкой в таких случаях были ранняя смерть или сумасшествие.

Н.И. Гулак

Поражение восстания декабристов ненадолго заглушило в русском обществе порывы и стремления к свободе. Уже в 1827 году полиция напала в Москве на след организованного кружка, который ставил своей целью «борьбу с тираном» и пытался вести пропаганду о необходимости конституционного правления в России. Создали это общество братья Критские, и состояло оно из молодежи – в основном из студентов Московского университета и мелких чиновников разных канцелярий. В сущности, вся деятельность этого «тайного общества» выражалась в либеральных разговорах и пении «дерзновеннейших стихов», однако все участники его понесли тяжелое наказание. Одни попали в Шлиссельбургскую крепость, другие – в казематы Соловецкого монастыря.

Василий Критский, 17-летний студент Московского университета, был заключен в крепость в 1828 году, и заточение это, по принятому тогда обычаю, было обставлено столь глубокой тайной, что даже мать, несмотря на все хлопоты, ничего не могла узнать о судьбе любимого сила. Тюремное заключение оказалось роковым для В. Критского. Юноша почти сразу же стал болеть, чахнуть и 21 мая 1831 года умер. Смерть его долгое время скрывали от матери, и только через пять лет шеф жандармов А.Х. Бенкендорф «нашел возможным сообщить ей об этом».

В 1847 году в Петербурге арестовали и заключили в арестантскую камеру III Отделения члена украинского «Славянского общества святых Кирилла и Мефодия» Н.И. Гулака. В уставе этого общества и его «Главных правилах» говорилось, что славяне должны стремиться «к духовному и политическому единению». Такими племенами «Кирилло-Мефодиевское братство» признавало русских, белорусов, украинцев, поляков, чехов и словаков, лужичан, иллирийских сербов и болгар. В уставе говорилось также и о том, что каждое племя «должно иметь свою самостоятельность, народное правление и соблюдать совершенное равенство сограждан по их рождению, христианским вероисповеданиям и состояниям».

В «Главных правилах» указывалось, что Общество учреждается с целью распространения этих идей «преимущественно посредством воспитания юношества, литературы и умножения числа членов Общества». Своими покровителями Общество считает святых Кирилла и Мефодия и «принимает своим знаком кольцо или икону с именем или изображением этих святых». Каждый вступающий в Общество обещал употребить все свои силы, труды и дарования, состояние свое и общественные связи для общих целей и в случае опасности не выдавать никого из членов, даже если ему самому будут грозить гонения и мучения.

В марте 1847 года к попечителю Киевского учебного округа явился студент Петров и заявил, что знает о существовании «тайного общества» с вредными политическими целями. В доказательство своих слов он представил устав Общества, и дело получило официальный ход. Т.Г. Шевченко, будущий историк Н.И. Костомаров и другие члены Общества были арестованы в Киеве; Н.И. Гулак находился тогда в Петербурге и 18 марта был там арестован. В тот же день его допросили в III Отделении, но несмотря на все ухищрения жандармов, допросы эти не дали никаких результатов. Н.И. Гулак заявил, что ни к какому тайному союзу он не принадлежит, устав Общества попал к нему случайно, а от кого – он дал слово не открывать; что кольцо с именами святых Кирилла и Мефодия купил в одной из киевских лавок и т. д.

Н.И. Гулак не назвал на допросе ни одного имени, часто вообще отмалчивался или утверждал, что ничего не знает об Обществе и его членах, и тем более не знает о том, имело ли оно связи с жителями Царства Польского и с заграничными славянскими племенами. Для следователей это было удивительно, ведь к тому времени почти все его товарищи дали откровенные показания. И тогда жандармы решили использовать священника, уже неоднократно оказывавшего услуги III Отделению в качестве агента-провокатора. Это был поп Казанского собора Алексей Малов, но Н.И. Гулак оставался непреклонным и перед его увещеваниями. В одном из своих рапортов священник сообщал, как стал доказывать арестованному, что «всякое частное клятвенное слово, а особливо, если оно дано в каком-либо преступном начинании, – есть явный грех и нарушение священнейшей клятвы, которая изрекается нами в верноподданной присяге». На это Н.И. Гулак отвечал: «Все это так, но я не могу».