Надежда Ионина - 100 великих узников

Почти все камеры Петропавловской крепости кишели насекомыми, из-за которых декабристы проводили бессонные ночи. А.С. Гангеблов, описывая один из своих казематов, сообщает: «Низкий свод этого каземата был обвешан паутиной и населен множеством тараканов, сороконожек, мокриц и других, еще не виданных мною гадов, которые только наполовину высовывались из сырых стен».

Часто вместо обеда узникам давали кусок черного хлеба и воду. Полковник А.М. Булатов объявил голодовку и отказывался от пищи, а на девятый день разбил себе голову о стену и от полученных ран умер. Нижние чины охранной команды не всегда строго соблюдали правила и втайне передавали узникам булки и даже носили от них на волю записки. Одна такая записка, переданная И.И. Пущиным, была перехвачена, после чего император написал коменданту крепости: «Узнать непременно, через кого Пущин писал, и запретить впредь сметь то делать, взяв меры против того». Рядовой А.О. Рыбаконенко, видя удручающее состояние В.И. Штейнгейля, вызвался передать записку его родным, но об этом стало известно коменданту крепости. Солдата наказали шпицрутенами, а потом отправили служить в один из дальних гарнизонов.

Однако не физические страдания, а испытание одиночеством тяжелее всего переносили декабристы. Впоследствии А.П. Беляев вспоминал: «То полное одиночество, какому мы… подверглись в крепости, было хуже казни. Каких страшных чудовищных помыслов и образов оно ни представляло, куда ни уносились мысли, и о чем не передумал ум! И затем еще оставалась целая бездна, которую надо было чем-нибудь наполнить». В такой обстановке у некоторых узников начиналось психическое расстройство, появлялись мысли о самоубийстве. Покушался на свою жизнь И.А. Анненков, дважды пытался лишить себя жизни П.Н. Свистунов…

Заседания Следственного комитета из Зимнего дворца впоследствии были перенесены в Комендантский дом Петропавловской крепости, в приемной которого вызванные на допрос декабристы часами ожидали своей очереди. Потом узника вводили в комнату и приказывали снять покрывало. В первый момент его ослеплял свет множества свечей, потом бросался в глаза огромный стол с канделябрами, за которым сидели члены Следственного комитета.

Пятеро декабристов (П.И. Пестель, К.Ф. Рылеев, П.Г. Каховский, М.П. Бестужев-Рюмин и С.И. Муравьев-Апостол) были приговорены к смертной казни через повешение. О приговоре им объявили 12 июля 1826 года в Комендантском доме, в присутствии священника, лекаря и двух цирюльников – на случай оказания врачебной помощи. Но она не потребовалась: приговоренные мужественно встретили это известие и были совершенно спокойны даже в мучительные часы ожидания казни. Последнюю ночь они провели в камерах Кронверкской куртины: К.Ф. Рылеев писал прощальное письмо жене, С.И. Муравьев-Апостол ободрял находившегося в соседней камере М.П. Бестужева-Рюмина… Свидетели рассказывали, что в последние минуты декабристы сидели на траве и тихо разговаривали. Один из нижних полицейских чинов впоследствии сообщил: «Мы были бледнее преступников и более дрожали, так что можно было сказать скорее, что будут казнить нас, а не их».

Исполнение приговора было назначено на ранний час следующего утра – 13 июля 1826 года и должно было состояться на валу в десяти шагах от восточных ворот Кронверка [48] Остатки этого вала сохранились, а ворота были разрушены в 1860-х годах. . Вначале вывели тех, кого осудили на каторгу и ссылку. В знак гражданской смерти над их головами ломали шпаги, бросали в костры сорванные мундиры и ордена, а затем всех снова увели в крепость… Тела казненных тайно похоронили на острове Голодай. В 1926 году это место было переименовано в остров Декабристов, а потом на берегу Финского залива установили обелиск с именами казненных.

После следствия сосланных в Сибирь декабристов везли к месту ссылки не через Москву, а окольным путем: сначала по Ярославскому тракту через Рыбинск и Ярославль, а потом дорога шла на Кострому, Пермь, Екатеринбург и далее… Первой станцией на их пути была «Государева тюрьма» – Шлиссельбург. Не у одного изгнанника дрогнуло сердце при виде мрачных стен этой крепости, и об этом чувстве страха – «А вдруг оставят здесь?» – рассказывали впоследствии многие из них. А.Е. Розен, например, вспоминал: «С беспокойным чувством, с мрачными думами приближался я к Шлиссельбургу, опасаясь, чтоб нас не оставили в его стенах. Я знал, что несколько человек из моих товарищей содержались там после приговора… Когда тройка повернула вправо – к селению, я перекрестился».

О коменданте крепости декабрист Михаил Александрович Бестужев (младший из братьев) рассказывает следующее: «В октябре 1826 года нас с братом повезли в Шлиссельбург, где мы пробыли до сентября 1827 года – в заведении, подобном Алексеевскому равелину, ухудшенному отдаленностью от столицы и 30-летним правлением генерал-майора Плутанова, обратившего… это заведение в род аренды для себя и своих тюремщиков за счет желудков несчастных затворников, получавших едва гривну медью на дневной харч, когда положено было выдавать 50 копеек ассигнациями. Этот Плутанов в свое 30-летнее управление до такой степени одервенел к страданиям затворников, что со своими затверженными фразами… походил скорее на автомата, чем на человека, сотворенного Богом. Когда я просил его купить на мои деньги каких-либо книг, он мне отказал, ссылаясь на строгое запрещение».

М.А. Бестужев

Только со сменой этого коменданта положение заключенных улучшилось. В записках М. Бестужева можно прочитать следующее: «Я был помещен в маленькую комнатку в четыре квадратных шага; из этого надо вычесть печь, выступавшую в комнату, место для кровати, стола и табурета. Комната стояла не в ряду, где помещались брат Николай, Иван Пущин, Пестов, Дивов и другие. Те комнаты были просторные и светлые и имели ту выгоду, что, будучи расположены рядом… доставляли заключенным возможность сообщения посредством мною изобретенной азбуки, а летом при растворенных окнах даже разговаривать в общей беседе.

Когда был назначен генерал Фридберг, мы вздохнули свободнее. Он дал нам все по положению: халаты, белье, тюфяки, постельное белье и устроил общее приготовление пищи, что дало нам возможность иметь табак и даже чай».

За год до восстания был принят в «Северное общество» Николай Александрович Бестужев, но в его работе на первых порах он принимал довольно скромное участие. К числу руководителей Общества он не принадлежал, о составе думы и ее планах не знал и имел только те сведения, которые ему сообщал К. Рылеев. В передние ряды Н.А. Бестужев выдвинулся только в самый момент восстания. Утром 14 декабря 1825 года по поручению К. Рылеева он отправился в казармы Морского экипажа, чтобы вывести матросов на Сенатскую площадь. Когда восстание было разгромлено, он переоделся матросом и по льду добрался до Кронштадта, намереваясь оттуда с подложными документами отправиться на Толбухинский маяк. Но в Кронштадте Н.А. Бестужева арестовали и препроводили в Петербург.