Надежда Ионина - 100 великих узников

В официальных бумагах Ванька-Каин рисуется жестоким и грозным разбойником, в его же собственном освещении он выглядит как неугомонный искатель приключений, шутник-скоморох, «веселый вор». В день рождения, когда Ивану Осипову исполнилось 37 лет, этому «веселому вору» вынесли приговор – отрубить голову. Но в последнюю минуту Ваньку-Каина помиловали, учтя его чистосердечное признание. Палач острыми щипцами вырвал ему ноздри, на лбу каленым железом выжег три буквы: В.О.Р. И сослали «славного вора» Ваньку-Каина, доносителя Сыскного приказа Ивана Осипова, на вечную каторгу.

Его отправили в балтийскую крепость Рогервик, располагавшуюся у большой морской бухты недалеко от Ревеля, где еще Петр I затеял строительство порта руками каторжан. Вероятно, и здесь Ванька-Каин не угомонился, потому что из Рогервика его отправили под Кяхту, – в крепость, которую построил бомбардир-поручик Абрам Петров – Ибрагим Ганнибал. Есть сведения, что отсюда Ванька-Каин бежал…

Кругом Шлиссельбурга и после его возведения во все четыре стороны простирались непроходимые лесные дебри, в которых прятались по скитам раскольники, бежавшие от преследований правительства. Тут шла своя жизнь, создавалась своя культура; своеобразным царством «лесных жителей», почти слившихся с природой, была и так называемая Выговская пустынь. Здесь скрывался раскольничий пропагандист И. Круглый, бывший прежде крепостным крестьянином одного из помещиков Московской губернии. Однако власти дознались, что он беглый, и в 1737 году в одном из скитов И. Круглый был арестован.

Его немедленно отправили в Санкт-Петербург, где заключили в синодальные арестантские палаты на Васильевском острове под строгий надзор воинской команды. Здесь узник был подвергнут допросам «с пристрастием», и после одного из них, не выдержав пыток, И. Круглый хотел даже зарезаться медным крестом. Когда его вернули к жизни, он сделал обстоятельное сообщение о раскольниках Выговской пустыни и даже пожелал принять православие. Однако отказался поминать в вечерних и утренних молитвах высочайшую фамилию, и Синод отправил его на «обуздание» в Тайную канцелярию, где И. Круглый просидел до 1739 года. Оттуда его снова отправили в арестантские палаты: здесь он отрекся от своих прежних показаний и заявил, что «пришед в чувство и познав свою совесть, и боясь суда Божьего, вымышлением своим на всех на них сказал напрасно». И от этих слов своих не отказался даже под страшными пытками…

Крепость «Орешек»

Синод отправил упрямого раскольника в крепость Рогервик с предписанием «держать его там под строгим караулом». Но в сентябре 1743 года И. Круглый бежал, а еще через год добровольно явился в Санкт-Петербург и открыто заявил властям, что «готов смерть принять». В июне 1745 года Синод приказал заключить его в «самое сильное заточение», чтобы он не мог вводить в соблазн других и чтобы не тратиться на его охрану. 21 октября 1745 года И. Круглого заковали в ручные и ножные кандалы и сослали в Шлиссельбургскую крепость, чтобы «оный Круглый, яко сосуд непотребный и зело вредный, между обществом народным не обращался и от раскольников скраден не был».

Условия содержания заключенных во всех тюрьмах России были тяжелыми, но Шлиссельбург всегда казался грознее других, так как туда сажали самых секретных преступников. Всякий, кто переступал порог этой крепости, мог почти наверняка рассчитывать, что входит в могилу, где ему предстоит медленно и мучительно умирать. Даже Сибирь, каторга и рудники были лучше Шлиссельбурга. Находилась крепость всего в 60 километрах от столицы, но узники ее чувствовали себя отрезанными от всего мира. Маленький остров бдительно охраняли часовые, день и ночь расхаживавшие по стенам крепости; могли они также вдоль и поперек просматривать внутреннее пространство тюрьмы… Стража зорко следила за Невой и озером, чтобы ни одна лодка не смогла приблизиться к берегу.

Документы свидетельствуют, что узников привозили в тюрьму «в закрытой кибитке, зашитой рогожами, как тюки товара обшивают, отправляя на ярмарку. Через маленькую прорезь в рогоже в подвижной тюрьме заключенному подавали фунт хлеба и давали пить раз или два в сутки; утоление жажды несчастного зависело от милосердия и сострадания господина фельдъегеря, его сопровождающего. В середине кибитки было небольшое отверстие для необходимой естественной надобности».

Фельдъегерь не видел арестанта и потому не знал, кого он везет: узника ему сдавали уже зашитого в кибитке. Под страхом смертной казни запрещалось разговаривать с арестованным, равно как и отвечать на его вопросы.

Камеры Шлиссельбургской тюрьмы были темными, сырыми и очень маленькими (5–6 шагов в длину). Свет в казематы проникал только через маленькое окошко сверху. При водворении в камеру на заключенного надевали длинную рубаху, на пропитание узника в день отпускалась «гривна медью», и потому пища его состояла из хлеба (около 85 граммов), горшочка щей и кружки с водой. Время от времени государственные чиновники проводили ревизию тюрьмы и успокоительно сообщали в столицу: «Казематы устроены так хорошо, что арестант никоим образом выйти из них не может без посторонней воли». Режим Шлиссельбургской тюрьмы справедливо называли «режимом, близким к могиле». Арестант независимо от своего социального положения терял всякую связь с внешним миром, свое имя и назывался просто «безвестным за № таким-то». Узникам запрещались переписка и передачи, о свиданиях же и говорить было нечего. Сам факт пребывания заключенных в Шлиссельбурге был тайной, и сведений о них никому из родных не сообщали. Даже память об их именах должна была умереть!

Такой была Шлиссельбургская крепость, куда после неоднократного наказания плетьми, истязаний на дыбе и каторги в Рогервике попал раскольник И. Круглый. В Шлиссельбурге его велено было посадить «в палату такую, мимо которой народного хода, также бы и в ней никакого не было, и у оной палаты, где посажен будет, как двери, так и окошко все закласть наглухо в самом же скорейшем времени, оставя одно маленькое оконце, в которое на каждый день к пропитанию его, Круглого, по препорции подавать хлеб и воду; и поставить к оной палате крепкий и осторожный караул и велеть оному крепко предостерегать, дабы к тому оконцу до него, Круглого, ни под каким видом никто бы допускаем не был и никаким же образом сам узник утечки учинить не мог. Также и тем определенным на караул при той палате солдатам, которые пищу подавать будут, с Круглым никаких никогда разговоров не иметь под опасением за преступление тягчайшего наказания».