Сюзанн Моррисон - Йога-клуб. Жизнь ниже шеи

Один из голосов закручивался вокруг меня спиралью, становился громче, потом тише, потом снова громче и громче. Все хорошо, повторял голос. Я тоже была там. Голос был такой громкий, что слова как будто хлестали меня по лицу. Наконец он обрел в моей голове форму, и я поняла, кому он принадлежит.

Это был голос Индры. Ее лицо было всего в паре сантиметров от моего лица. Я лежала у нее на коленях. Мою ладонь, прижатую к сердцу, она накрыла своей. Когда она говорила, мое лицо обдавал поток воздуха. Я оглянулась, не шевеля головой, и увидела, что мои товарищи по семинару сидят в парах и массируют друг другу стопы. Лара плакала. Джессика тоже. Я, должно быть, что-то сказала, потому что Индра велела мне молчать. И протянула голубой пластиковый стаканчик, приказав выпить из него.

Я подняла голову, чтобы сделать глоток, но это было очень трудно, потому что я все время улыбалась. Вы только посмотрите на них, думала я. Мои прекрасные друзья массируют друг другу стопы. Я взглянула на Лару, надеясь, что та меня поймет. Она лишь заплакала громче.

Я начала смеяться и в тот момент поняла, почему иногда смех сравнивают с журчанием ручья: мне хотелось выпить свой смех, таким чистым и прозрачным он был. Как все потрясающе, думала я! Какие мы все потрясающие и идеальные!

Вдруг передо мной возник Лу и коснулся моей ноги. У него был спокойный, но любопытный вид.

— Как ты себя чувствуешь? — тихо спросил он и улыбнулся.

«Я люблю тебя», — подумала я.

Тут его лицо осветилось и стало таким, каким я его еще никогда не видела. Как будто он действительно прочел мои мысли. Он положил руку поверх ладони Индры, которая по-прежнему накрывала мою, а другой рукой убрал волосы, которые лезли мне в глаза.

— Сюзанн, — проговорил он, — кажется, у тебя только что поднялась кундалини.

Индра напряглась:

— Пусть спокойно попьет, Лу.

— Как ты себя чувствуешь? — еще раз спросил он.

Я не находила слов, чтобы ответить ему.

— Хорошо, — сказала наконец я, все улыбаясь и улыбаясь. И как это я раньше никогда не замечала, как сияют его глаза? — Что значит «поднялась кундалини»?

— Сюзанн, — спросила Индра, — можешь вспомнить последнее, что ты делала?

Я задумалась, а потом пересказала ей свой сон.

— Нет, что ты помнишь до того, как отключилась, пока еще была в классе?

— Бхастрику.

— А помнишь конкретный момент — во время бхастрики?

— Лу велел нам сделать мулабандху, и я сделала.

Лу сложил руки в намасте и кивнул:

— Скорее всего, это поднятие кундалини, Сюзанн.

— Но что это? — спросила я.

Лу взял мои руки в свои и заговорил. Он стал объяснять, что в основании позвоночника спит энергия, которую можно пробудить посредством пранаям или медитаций, и тогда поток праны поднимается по каналу сушумна… Тут я отвлеклась, потому что стала думать, какое это красивое слово — сушумна. Лу добавил, что во время поднятия кундалини человек может спонтанно делать асаны, мудры и крийи [28] Динамическая последовательность поз в сочетании с дыханием или очистительная техника. .

— Со стороны это похоже на припадок, — заключил он, — но это не так. На самом деле это — духовный прорыв.

Мне казалось, что я плыву на руках у Индры, как будто все напряжение в моем теле разом рассеялось. Мне хотелось лежать так вечно. Но я так же ничего не понимала.

— А… что со мной было?

Индра мягко сжала мое плечо:

— Как ты и сказала, это произошло сразу после того, как Лу велел сделать мулабандху. Ты сидела прямо, а потом вдруг упала на правую сторону и начала проявлять признаки повышенной неврологической активности. Затряслись руки и ноги, закатились глаза. Ты здорово напугала своих товарищей.

— Ух ты! — выпалила я — и вдруг поняла, какое красивое это выражение — ух ты! Чувствуя себя счастливее всех на свете, я поудобнее устроилась у Индры на коленях. — Я люблю тебя, — проговорила я.

Индра немного напряглась, но потом снова сжала мое плечо. Лу захлопал в ладоши, как мальчишка, и рассмеялся. Кажется, я раньше никогда не слышала, как он смеется. Я ему улыбнулась, а он — мне. Мы были как два счастливых укурка.

Занятие закончилось раньше положенного времени. На пути домой вдоль берега реки мы с Джесс молчали, и когда сидели у бассейна с Джейсоном и Ларой — тоже молчали.

А теперь вот сидим и молчим на веранде — каждая пишет в своем дневнике, только я время от времени отрываюсь и смотрю, как Су раскладывает приношения в храме перед нашим домом.

Алтарь в храме похож на большой трон. Трон для Бога. Су взяла одну корзину из банановых листьев, наполненную рисом, фруктами и цветами, а остальные оставила на подносе на нижней ступени нашей веранды. Водрузив корзинку на алтарь, она зажгла благовония, потом, зажав цветок лотоса пальцами, окунула его в тарелку с водой и побрызгала на алтарь, грациозно встряхивая запястьем. Потом закрыла глаза, положила свободную руку на центр груди, как при молитве, и склонила голову. Простые и прекрасные движения, за которыми я наблюдала каждое утро с тех пор, как приехала сюда, однако сегодня они меня просто заворожили. Этот ритуал преобразил ее. Стеснительная, хихикающая девчушка на глазах стала старше. Взрослее. Одухотвореннее благодаря контакту с невидимым.

Есть что-то знакомое в этих движениях, которые Су совершает у алтаря каждый день. И глядя на нее, я испытываю знакомое и очень приятное томление.

Каково это — поверить в невидимое? Поверить в него всем сердцем?

Девочка поднимает руки. Потом соединяет ладони в молитве. Склоняет голову. Она выглядит странно, ее движения выглядят странно и вместе с тем так знакомо. Это уже не похоже на обязанность, как я поначалу думала. Это похоже на то, что когда-то хотелось делать и мне — до того, как узнала, что это можно только мальчикам.

Джессика сидит напротив под лампой, вокруг которой порхает полдюжины мотыльков. Она пишет в тетради на пружинах, периодически посматривая на меня рассеянным взглядом и улыбаясь, как мать улыбается ребенку, первый раз сходившему в детский сад. Су ушла, и небо потемнело. Нас окружает зеленый лес, внизу — мерцающая голубая вода бассейна. Утренние муравьи сменились вечерними мошками, а петухов на время подменяют трещотки гекконов.

Мир изменился до неузнаваемости. И я вместе с ним.

Я — уже не совсем я.

Если бы вы знали, как бы мне хотелось на этом и закончить свою историю! Встать в ряды освобожденных и обессмертить свой духовный путь в его высшей точке. Но это был бы вымысел. Увы, пробуждение кундалини не стало для меня концом духовного пути, хотя некоторое время так казалось. Нет, оно стало началом пути, которому со временем предстояло стать все тяжелее. Срывам на этом пути предстояло случаться все чаще, а завесе иллюзий — быть гуще и туманней самой непроглядной и унылой сиэтлской облачной завесы.