Галина Гордиенко - Запах полыни

— Радость ты наша! Заботничек! Что мы без тебя?

Сауле усмехнулась и подумала, что впервые за семь лет Татьяна не заметила, что ее дважды назвали Таней. Раньше она прощала это только Китенышу.

Для Никиты она всегда была тетей Таней!

Колыванов рассматривал небольшую разделочную доску, повешенную матерью над обеденным столом. Точную копию той, что он видел недавно у Никиты. Только рисунок другой. Вместо маков — пышная пена полевых ромашек над граненым стаканом с надколотым краем.

Колыванов тысячи раз видел эти скромные цветы на обочинах дорог, на газонах или лесных полянах, но только сейчас заметил их непритязательную, нежную красоту.

В природе полевые ромашки как-то не бросались в глаза, теряясь среди пестрого разнотравья.

Он снял доску и задумчиво провел пальцем по расписанной стороне, она была покрыта лаком, как и другая доска, с маками. И рисунки…

Никаких сомнений: рука одна.

Та же изумительная прозрачность крошечных лепестков, так же зримо дрожит прогретый солнцем воздух над букетом, зыбкая тень от стакана падает на ученический тетрадный лист в голубоватую клетку…

— Тебе тоже нравится?

Колыванов улыбнулся неслышно подошедшей матери и кивнул. Галина Николаевна с гордостью сказала:

— Я как увидела, сразу стойку сделала!

— В самом деле, здорово, молодец, что купила.

— Ты же знаешь, в искусстве главное — твое это или чужое, — оживленно пояснила мать. — Я сколько раз была в Третьяковке, а спроси меня, что хотела бы повесить в собственном доме, лишь плечами пожму. Не цепляет, и все!

— А эти ромашки, значит, зацепили?

— Эти зацепили.

— А почему? — с любопытством спросил Колыванов. — Я вот смотрю и не понимаю: ну, ромашки, и что? Ведь ничего особенного! Если честно, я на них никогда внимания не обращал, это же не розы и даже не сирень или гвоздика…

— Я поняла, о чем ты, — задумчиво проговорила Галина Николаевна. — Я тоже как-то об этом думала: почему одна картина оставляет равнодушной, хотя в ней есть все — лесная поляна, скажем, да еще речка через нее бежит или ручей, все красиво, все правильно, как на фотографии. А на другой всего ничего — куст шиповника облетевший да склон горы или вообще кусочек пустыни, а ты стоишь как приклеенный, не можешь отойти.

— И что надумала?

— В первом случае — просто картинка, пусть даже там каждая травинка, каждый листочек тщательно выписаны.

А во втором — вложена душа, вот тебя и притягивает как магнитом… — Галина Николаевна забрала у сына доску и всмотрелась в рисунок. — Пойман момент, передано собственное настроение, по сути, сделан как бы срез настоящего, живого. По принципу — остановись мгновение…

— Да ты, мам, философ!

— Стараемся, — скромно заметила Галина Николаевна. — Ты со мной не согласен?

— Да нет, в твоей теории что-то есть. Эти ромашки действительно как живые…

— На неделе обязательно загляну в магазин. Продавщица сказала: обещали снова принести работы этой художницы.

— Почему — в магазин? — рассеянно удивился Колыванов, не в силах оторвать взгляда от рисунка. — Разве ты не на рынке купила?

— С ума сошел! — весело возмутилась Галина Николаевна. — Когда это ТАКОЕ продавали на рынке?!

Колыванов обернулся к матери, лицо его стало хмурым.

— А где продают?

— Старого Арбата у нас нет, не Москва, как нет и стихийных рынков, галерей, бесконечных выставок-продаж и так далее, — засмеялась Галина Николаевна. — Но зато есть магазин «Народные промыслы», туда я и забегаю время от времени.

— Ты там купила? — угрюмо спросил Колыванов, припоминая недавний разговор. Кажется, Никита радовался пятидесяти рублям за доску, но речь шла именно о рынке, он не мог перепутать. — И сколько заплатила, если не секрет?

— Всего пятьсот рублей, представляешь? — Галина Николаевна смущенно улыбнулась. — Думаю, художница совсем молодая, не знает себе цены…

— Ох не знает, — зло выдохнул Колыванов.

— Конечно, в магазине должны быть эксперты… — виновато произнесла Галина Николаевна.

— Ладно, мам, не бери в голову! Не взяла бы ты, взял бы другой!

Успокоенная Галина Николаевна захлопотала, накрывая на стол, а Колыванов сидел, слепо глядя на полевые ромашки. Размышлял, каким образом они попали в магазин.

Ведь одно дело, если доски туда носит старуха, бессовестно оценившая работу талантливой девчонки в жалкие пятьдесят рублей и теперь наживающаяся. И другое — если подсуетился шустрый покупатель.

Ну, просек он, как из ничего сделать бизнес! Тут уж злиться можно только на глупую и непрактичную мать Никиты.

День выдался самым весенним, такого еще в этом году не выпадало. Ни тучки, ни даже самого крошечного облачка в небе. Яркая синь изливалась на мир вольно и щедро, солнце золотым диском висело над городом, мокрый асфальт курился легким дымком, стремительно сох.

Таня широко шагала по тротуару, за ней вприпрыжку бежала Лизавета. Бультерьер лениво мотался в кильватере, отвлекаясь на всякого голубя или воробья, его обычно сонные глазки возбужденно блестели, кончик носа жадно подрагивал: острые весенние запахи волновали и его.

На Таню изумленно оглядывались прохожие: она выглядела так, словно только что пыталась выкупать в слишком горячей воде десяток кошек.

Хорошо, она себя не видела! Наверняка бы присвистнула и сказала: боевые шрамы, конечно, украшают, но чтоб настолько…

Ее вид, в самом деле, впечатлял: через правую щеку змеились несколько некрасивых рваных царапин, на подбородке кровоточила большущая ссадина, под левым глазом — он практически заплыл — наливался багровым цветом синяк, правый — воинственно горел, распугивая излишне любопытных, светлые волосы напоминали воронье гнездо, так были всклокочены.

Нежно-розовая куртка тоже оказалась в плачевном состоянии: вся в грязных пятнах, оставленных чьими-то безжалостными руками, верхний карман надорван, «молния» сломана, воротник вырван, что называется, с корнем…

Больше всего потрясал прохожих явственный след кроссовки через всю спину — рубчатая подошва отпечаталась с поразительной четкостью!

Лизавета испытующе косилась на новую знакомую. Она до сих пор не могла понять, чего ради послушно бежит за ней ровно ничейная собачонка. Но и уйти была не в силах.

Странная тетка появилась в доме под самое утро. Саму Лизавету в квартире не обнаружила, зато застала мать с сожителем. Они мирно отсыпались после вчерашней пьянки прямо на полу, на засаленном широком матрасе без единой простынки или подушки. Рядом в живописном беспорядке валялись многочисленные бутылки, неопрятно щерились пустые вскрытые банки из-под самой дешевой кильки, повсюду были разбросаны черствые, каменной твердости огрызки хлеба.