Галина Гордиенко - Запах полыни

Перчатки мешали, раздражая, Таня едва не уронила очки, но снять их не осмелилась. Руки выглядели ничуть не лучше лица, Лизаветина мамаша постаралась, чтоб ее…

Вспомнив о подопечной, Таня окончательно затосковала: девчонка ей совсем не нравилась, как они уживутся в одной комнате? Язык у Лизаветы совсем не детский, признательности и почтительности никакой, зато самостоятельности хоть отбавляй, наглости и язвительности тоже.

Нет, как она умудрилась вляпаться в такое дерьмо?! Какое ей, собственно, дело до маленькой оборванки и ее мерзкого пса? Подумаешь, попала бы Лизавета в детдом, будто там не такие же дети, как она…

Таня вспомнила разговор с Саулешкой и зло фыркнула: это только считается, что у человека всегда есть выбор. По сути, любой твой выбор заранее определен воспитанием. Вот и выходит, дорогу выбираешь не сам, ее выбрали родители еще до твоего рождения, нет, какое все-таки свинство…

Даже не они.

Деды, прадеды, прапрадеды…

Правда свинство! Их давно нет, а ты вынуждена с ними считаться. Потом еще и своих детей лишаешь права выбора, растишь рабами совести и собственных представлений о справедливости, навязанных с раннего детства: это плохо, а это хорошо. Не убий, не укради, не возжелай…

Почему именно ты «не убий и не укради»?!

Как глупо!

Конечно, она могла плюнуть и уйти, оставив Лизавету на попечение милиции. В конце концов, ей что, больше всех надо? Ну, сбежала бы девчонка из детского дома — точно бы сбежала, паршивка, характерец у нее… — так мало ли беспризорников на городских улицах, одним больше или меньше, какая разница?

Выбор — ха!

Хорош выбор, если потом всю жизнь будешь чувствовать себя последней сволочью, зная: могла помочь и не помогла!

Таня раздраженно поморщилась: «Но соседи же не спешили взять Лизавету под свое крылышко. Сочувствовали ей, слепой бы заметил, но и только. Никто не стал осложнять себе жизнь, одна я такая дура…»

И она зло прошептала:

— Ненавижу лицемеров! На словах жалеют, все понимают, но сами палец о палец не ударят, чтоб помочь по-настоящему…

Таня посмотрела на часы: два пятнадцать, совещание только-только началось, вряд ли с нее прямо сейчас потребуют чай.

Она немного постояла у двери, прислушиваясь. Мужские голоса звучали деловито, Таня озадаченно сдвинула брови: два голоса показались знакомыми.

Ну, один, понятно, Саулешкин босс, противный хлыщ в светло-сером плаще, странно, что она голос запомнила.

А вот второй…

Неужели действительно Женька притащился?!

Впрочем, почему нет? Он же владелец, а Саулешка болтала что-то о важной встрече с заказчиками.

Таня нахмурилась: с Женькой сталкиваться не хотелось. Хватит того, что они скоро встретятся на дне рождения. Мама пригласила всех родственников, значит, и Женьку тетя Галя обязательно притащит, как бы тот ни упирался. Разве только Женька в командировку смоется, неплохо бы…

Интересно, он Саулешку видел?

Нет, вряд ли!

Впрочем, если и столкнутся, Женька наверняка на нее внимания не обратит, она не в его вкусе.

Саулешка в своих жутких одежках больше на мышь смахивает — маленькая, худенькая, глазки долу, прямо монашка. А Женькина Ниночка — настоящая очаровашка, Таня ее несколько раз видела — когда только они распишутся? Тетя Галя ждет не дождется свадьбы, все о внуках, бедняжка, мечтает…

Таня смешливо фыркнула: знала бы она, что юридически давным-давно бабушка! И Китеныш на роль внука идеально подходит, таким мальчишкой любые деды гордились бы: умница редкая плюс лапушка, глазки как каштаны спелые, кстати… у Женьки такие же глаза — темно-карие.

Смешно!

Или нет?

Таня воровато оглянулась на дверь кабинета и подняла трубку. Вытащила из кармана клочок бумаги — не помнила наизусть номер телефона — и позвонила на только что снятую квартиру: ее тревожила неприятная девчонка.

В чужом доме!

Одна!

«Саулешка права: я сумасшедшая».

К телефону подошли, когда Таня уже места не находила от беспокойства: неужели противная девчонка сбежала? Обещала дождаться, телевизор там посмотреть или в книгах порыться… Глупо, но Таня поверила, что-то все-таки в Лизавете чувствовалось настоящее, без фальши, стержень какой-то…

Таня услышала сладкий зевок, голос Лизаветы показался ей сонным и недовольным:

— Чего надо?

— Ничего. Просто хотела убедиться, что с тобой все в порядке.

— A-а… Это ты.

— Я.

— Ты нас разбудила.

— Два часа дня! Не думала, что спишь…

— И что? Я ночью не выспалась, — неохотно буркнула Лизавета. — Какой-то гад плюшевый отопление выключил, мы с Кешей совсем замерзли на лестнице.

— Где?!

— На лестнице. Мы с ним всегда там спали. — Лизавета снова зевнула. — Последний этаж, там почти не ходят, и тетки хорошие живут — не гнали нас и не орали…

Таня промолчала, ошеломленная, лишь трубку сжала так, что побелели пальцы. Лизавета посопела и смущенно хмыкнула:

— Диван здесь мягкий, я как легла, так сразу сомлела.

А тут ты…

— Спи, больше будить не буду, — хрипло пообещала Таня.

— Ладно, звони, чего уж там… — снисходительно протянула Лизавета.

Таня слушала короткие гудки, чувствуя себя слишком благополучной и потому виноватой: она никогда не спала на лестничной клетке! И не напоминала скелет из кабинета биологии. И не носила такие грязные рваные вещи. И не боялась матери. И не считала уличного злобного пса единственным близким существом. И не…

Таня вздрогнула от неожиданности, услышав за спиной:

— Сашенька, вы уже освоились тут?

Она обернулась и прикусила нижнюю губу, чтоб не рассмеяться: такой изумленной стала физиономия Саулешкиного шефа, едва он рассмотрел ее лицо.

Векшегонов растерянно моргнул, но картина не изменилась. Вместо новой секретарши за столом — нет, прямо на столешнице! — сидела незнакомая девица в темных солнечных очках — это в помещении! — и невозмутимо вертела в руках телефонную трубку.

Довольно высокая, в модном брючном костюме, на ногах лаковые лодочки на шпильках…

— А где Саша? — пробормотал он.

— Вышла, — лаконично сказала девица и ослепительно улыбнулась. — Я за нее.

Векшегонов смотрел непонимающе. Девица безмятежно пояснила:

— Ваша секретарша побежала к стоматологу с острой болью, а меня попросила подменить ее. На сегодня. Мы, видите ли, близкие подруги, а ей не хотелось вас подводить.

— Подменить?

— Ну да. Или считаете, я не смогу разлить чай вашим гостям?

Векшегонов сразу с ответом не нашелся. Сашина подруга — ведь в первый раз видел! — почему-то показалась знакомой. То ли этот голос Векшегонов уже слышал где-то — очень тембр запоминающийся, — то ли манера строптиво вздергивать подбородок кого-то напоминала…