Владимир Бобылев - Внешняя политика России эпохи Петра I

Реваншистские устремления Испании, необъявленная морская война со Швецией и напряженность в отношениях с Россией, заставили правящие круги Англии пойти на сближение с Францией, которое воплотилось в заключении в октябре 1716 г. англо-французского оборонительного союза. Блокирование Версаля со своим бывшим противником по войне за Испанское наследство определялось стремлением стабилизировать международное положение Франции для восстановления экономики и финансов, разрушенных длительной войной. И все же главная причина создания англо-французского союза заключалась в ином. Б. И. Куракин доносил из Гааги, что стержнем этого договора является гарантия Англии «короля гишпанского по смерти короля французского ко французской короне не допускать и оную в таком случае дюку (герцогу. — В. Б. ) д’Орлеансу получить; взаимно дюк д’Орлеанс персонально, а нельзе назвать Франция, желает содержать дом Ганноверский в Англии и претендента не допустить». Таким образом, династические интересы Георга I и герцога Орлеанского легли в основу столь противоестественного и несовместимого с национальными интересами обоих государств военно-политического союза.

После подписания договора англо-французская дипломатия приложила максимум усилий для привлечения к нему Голландии. 4 января 1717 г. морские державы и Франция заключили Тройственный союз, к которому в августе 1718 г. присоединилась и Австрия.

Образование Тройственного союза привело к неблагоприятной для России расстановке политических сил в Европе, что не могло не вызвать озабоченности русского правительства, учитывая состояние отношений с Англией. Петр I понимал, что, несмотря на антииспанскую направленность этой коалиции, ее вмешательство в Северную войну за счет интересов России могло быть вполне реальным. Поэтому он решил заключить с Францией дружественный договор, чтобы нейтрализовать таким образом планы Лондона использовать Тройственный союз против России и обеспечить поддержку Версаля в деле заключения мира со Швецией и спокойствия на южных рубежах страны. Необходимость сближения с Францией хорошо осознавалась и русскими дипломатами. К. Н. Зотов писал Петру, что в этом случае «вся Германия не смела прогневать Ваше Царское Величество ни в чем, как ныне електор (курфюрст. — В. Б. ) ганноверский и король английский; а турка уж бы взяла лихорадка. Хотя швед здесь не очень в почтении, то и вовсе был бы отрезан. Я ныне держу, что алиация с Францией нам вельми полезна».

Рекомендации Зотова демонстрируют высокий уровень многоцелевого политического мышления, которым прочно овладели к этому времени и ведущие русские дипломаты. Однако, выделяя английское, шведское и турецкое направления, как наиболее опасные для России, на которых предлагалось возвести французский политический шлагбаум, Зотов не отметил австрийского направления, неожиданно возникшего и получившего особую остроту в конце 1716 г. В декабре Петру стало известно о бегстве сына в Австрию.

Отношения России с Империей в 1716 г. не отличались особой теплотой в связи с поддержкой Карлом VI ганноверского курфюрста в мекленбургском вопросе и отказом Петра подключиться к австро-венецианскому блоку для войны с Турцией. Поэтому предоставление Веной убежища наследнику русского престола, известного своими архиконсервативными взглядами и довольно открыто высказывавшего свое несогласие с внутренней и внешней политикой отца, наводило Петра на мысль о неслучайности происшедшего. Неуклюжие попытки австрийского правительства отрицать нахождение Алексея Петровича в пределах Империи лишь усиливали его подозрения о причастности Карла VI к бегству царевича с тем, чтобы использовать его в интересах австро-английской политики в свете заключенного в мае 1716 г. нового союзного соглашения между Веной и Лондоном. Возможно, Петр рассматривал «пропажу» царевича как ответный удар Империи и Ганновера по мекленбургской политике России и ожидал предложения об их размене. Но ничего подобного не последовало. Хотя в Вене и знали о возможности бегства царевича от отцовского гнева, о чем там намекнул русский посол А. П. Веселовский, связанный с ближайшим окружением Алексея Петровича, тем не менее его появление в Империи стало полной неожиданностью для австрийского правительства. Министры Карла VI долгое время ломали головы, как использовать его в интересах Империи, но не нашли ничего лучшего, как упрятать русского «кронпринца» подальше от отцовских глаз с целью выиграть время для прояснения обстановки и определения дальнейших намерений царя. А намерение у царя было одно — немедленно ехать в Париж.

Необходимость заключения союза с Францией, помимо задач нейтрализации Тройственного союза и обеспечения интересов России на шведском и турецком направлениях, становилась крайне актуальной в связи с делом царевича Алексея и возможностью разрыва с Австрией. Правда, опасения Петра были далеки от реального положения вещей, ибо никакого «австрийского» заговора против него не было, но это выяснилось позднее, а в начале 1717 г. царь вполне серьезно намеревался силой оружия вырвать сына из рук императора. Все это, разумеется, не могло отразиться на предложениях царя, которые он положил в основу заключения русско-французского договора. Согласно французским документам, Петр заявлял регенту: «Поставьте меня на место Швеции. Система Европы изменилась, но основой всех ваших договоров остается Вестфальский мир. Почему в свое время Франция объединилась с Швецией? Потому что тогда король Швеции владел землями в Германии, и силами Швеции и ваших союзников в Германии этот союз мог уравновесить могущество австрийской империи. Теперь это положение изменилось: Франция потеряла союзников в Германии; Швеция, почти уничтоженная, не может оказать вам никакой помощи. Сила русской империи бесконечно возросла, и я, царь, предлагаю вам себя на место Швеции. Я вижу, что огромная мощь австрийского дома должна вас тревожить, а я для вас не только займу место Швеции, но и приведу с собой Пруссию». Таким образом, будущий русско-французский союз должен был иметь четко выраженную антиавстрийскую направленность. Однако, несмотря на убедительность доводов Петра, в его политической схеме имелось немало уязвимых мест. Во-первых, отсутствие единой границы между Россией и Империей ставило под сомнение практическую реализацию франко-русского союза. Россия могла угрожать Австрии только с территории Польши, король которой, однако, являлся императорским князем и был связан династическими узами с Карлом VI. Все это, естественно, порождало массу проблем. С другой стороны, скрытый намек Петра о замене шведского присутствия в Германии на русское был неприемлем для Парижа в силу франко-английского союза. Во-вторых, блокирование с Францией с неизбежностью привело бы к отказу России от своей черноморской политики, что было явно нереально ввиду исключительной прочности русско-турецкого антагонизма. Все это ставило под сомнение искренность царя, предлагавшего Франции долговременное политическое сотрудничество стратегического характера. Скорее всего его идея политической ротации Швеции на Россию, которую он преподнес герцогу Орлеанскому, представляла собой дипломатическую приманку ради достижения сиюминутных политических выгод.