Борис Горобец - Геологи шутят... И не шутят

Мы поднялись на вершину в полном молчании. Так же молча пришли в лагерь. Вечером ленинградец пришел ко мне и сказал: „Прощай. Я уезжаю. Я видел смерть и ходить в горы больше не смогу“. Я пытался его отговорить, но утром на лагерной линейке его уже не было»

«В Москве, в квартиру моих родителей, живших на 8-м этаже, пришел сосед с 7-го этажа. В руках у него была бельевая веревка. По ней этот грузный неспортивный человек собирался спуститься к себе на балкон, поскольку у него захлопнулась входная дверь. Я с трудом отговорил его от этого. Сам взял альпинистскую веревку, сложил ее вдвое, из одного конца сделал страховку, а по другому решил спуститься на балкон седьмого этажа. Задача казалась совсем несложной. На руки надел кожаные перчатки. И вот, когда я слезал со своего балкона, веревка под моим весом прижала кожу левой перчатки к ограде балкона. Повиснув на этой руке, я правой рукой ударил по левой перчатке, чтобы ее освободить. И сорвался. Помогла страховка. Я заскользил вниз по веревке, зажатой в левой руке и успел зацепиться ступнями за перила нижнего балкона. Но риск полететь вниз или повеситься в страховочном узле, как оказалось, был высок. Так я убедился, что все же правильнее в подобных случаях не рисковать жизнью, а вызывать слесаря, чтобы открыть двери».

«Верхоянский хребет. Здесь надо было обследовать новый тип месторождений стратегически важных металлов — ниобия, тантала и редкоземельных элементов. Меня и напарника высадили с вертолета на берегу Горного озера. Каждое утро я стрелял уток из мелкокалиберной винтовки. Вода в озере была ледяная, и я сколотил плот, на котором плавал у берега за подбитыми утками. Но вот резко похолодало, задул сильный ветер и отогнал воду от берега. Тяжелый плот остался на песке. Как-то утром я увидел, что у берега плавала какая-то большая рыжевато-серая птица, и я подбил ее. Плот намертво прирос к песку, сдвинуть его не удалось. А птицу уносило от берега. Я разделся и поплыл. Вода была ледяной, но азарт толкал вперед. Птицу несло быстро, я ее еле догнал, а когда ухватил, то оказалось, что руки окоченели и плохо сгибаются, берег — довольно далеко, волны и ветер — в лицо. Я немного повозился с этой странной птицей с огромными крыльями, похожей на поморника. Потом подумал, что все же надо плыть скорее назад. Доплыть бы хоть и без птицы! Ситуация быстро ухудшалась. С теплом уходили силы. Волны били в лицо. Голова стала слишком тяжелой, чтобы держать ее над водой. Я лег на спину, высунув только нос. Но когда холод начал сжимать череп невыносимой болью, поднять голову над водой уже не было сил. Руки и ноги не слушались и стали чужими. Сознание стало путаться. Пришла мысль о том, что вот так, оказывается, люди и тонут в холодной воде. Я продолжал плыть, считая в уме, как шаги: раз-раз-раз!… От этого руки и ноги еще шевелились. Подступило безразличие, нежелание двигаться, и только примитивный счет в глубине мозга заставлял бороться за жизнь. Еще раз дернуть локтями, еще раз!…

Теряя сознание, я вдруг почувствовал ногами дно. Перевернулся и на четвереньках выполз на песок. Силы кончились, я упал и какое-то время лежал. Потом на подгибающихся ногах добрался до палатки, залез в спальник. Мой напарник проснулся и что-то меня спрашивал. Но язык как бы отнялся. Спирт не согрел. Прошло часа четыре, прежде чем началась неудержимая дрожь, а потом я заговорил».

«На базе Аэрогеологической экспедиции в поселке Усть-Учур, на берегу Алдана, целый месяц мы ждали конца дождей. Летний сезон уходил впустую из-за нелетной погоды. Наконец, выглянуло солнце и прилетел старенький работяга ЛИ-2 (копия Дугласа). Грузы давно уже лежали под брезентом у края взлетной полосы. Пилот равнодушно осведомился о грузе и количестве пассажиров. В самолет набилось двенадцать человек, это предел по числу людей. Плюс еще не менее двух тонн груза. Самолет был явно перегружен. Но пилоты пришли из столовой, молча включили оба мотора, самолет начал разбег. На середине поля машина, как обычно, оторвалась от земли и… снова припала к ней. Но пилоты дали форсаж, моторы напряглись, самолет быстрее покатился по полю, подпрыгнул и… снова оказался на земле. Машина явно не могла взлететь. Но точка возврата была уже позади, тормозить было поздно. Полоса вот-вот закончится сорокаметровым обрывом к Алдану. Самолет перескочил деревянную изгородь аэродрома и начал валиться в реку. Под самым крылом засверкали потоки и барашки ледяного Алдана. Но вот эта-то подушка холодного плотного воздуха над рекой нас и удержала. Самолет уподобился знаменитому экранолету (его показывали по телевидению), пересекавшему Каспийское море на бреющем полете, удерживаясь на воздушной подушке. При подходе к низкому противоположному берегу реки наша машина оказалась чуть-чуть выше верхушек таежного леса. Тогда из кабины к нам выскочил штурман и проорал матерную фразу в адрес геологов. На самом деле, виноваты были пилоты, поленившиеся взвесить груз, как это положено по инструкции».

«При аэрогеофизической съемке в горах с вертолета пилот летит по горизонталям, нарисованным на карте и обозначающим борта ущелья. Вертолет делает крутые развороты, переваливается с бока на бок, в иллюминаторе мелькают то земля, то небо, а непривычные геофизики испытывают приступы морской болезни. В итоге возникает карта, где отмечены радиоактивные и магнитные аномалии, поля повышенной электропроводимости горных пород. Из них потом выделяют рудоперспективные аномалии. Только пилот экстра-класса способен летать на аэрогеофизической съемке в горных районах.

Однажды я участвовал в проведении такой съемки в Чаткало-Кураминских горах, отрогах Тянь-Шаня. Здесь расположены десятки месторождений урана, золота, серебра, вольфрама. Геофизики отыскали в горах новую урановую аномалию, и я вылетел, чтобы осмотреть ее. Аномалия оказалась в узком ущелье, на дне которого возвышались черные скалы. Лопасти вертолета едва вписывались в щель среди гор. Наш пилот стал показывать мне аномалию, положив машину круто на бок. Беда была в том, что наш отличный пилот, гигант с низким покатым лбом, челюстью супермена и плечами необъятной ширины был хроническим алкоголиком. Перед вылетом, уже пройдя медосмотр, он поднимал себе настроение темно-фиолетовым портвейном из огромных бутылок, которые называли огнетушителями.