Игорь Пронин - Наполеон 2. Книга вторая: Стать богом

— Так мы что, на стороне Бонапарта теперь?

— Так уж вышло. Да и что нам остается? Отдать Льва неизвестно кому? Иван, ты скоро там?

— Да все уже, — сердито ответил Байсаков. — Проверить надо — может, предмет у кого?

Гаевский обернулся, намереваясь сказать что-то ироничное, и увидел за спиной Ивана длинную, тощую фигуру с саблей. Не успев ничего даже подумать, Антон выстрелил.

— Осторожнее надо быть, Ваня. Я из-за тебя Имада убил. Вот его обязательно проверь.

— Тот самый Имад? — удивился Остужев. — Ты говорил, он хладнокровный.

— Может быть, нервы сдали. Бонапарта предать дело непростое. Когда я был рядом, я чувствовал Льва. И что-то еще. Черт, как же нам теперь в этой истории разобраться-то, Саша? Имад уже ничего не скажет.

Бой, судя по звукам выстрелов, стал уклоняться вправо. Александр тяжело вздохнул, и решился.

— Мсье Бонапарт! Генерал, вы здесь?! — закричал он, пытаясь перекрыть гулкое эхо. — Здесь Остужев! Здесь Остужев!

Бой затих — видимо, гренадеры получили приказ остановиться. Отвечал генерал осипшим голосом, периодически прокашливаясь.

— Какой сюрприз! Неужели сам мсье Остужев, мой сбежавший секретарь! Что вы здесь делаете, Алекс?!

— Пришел узнать, не нужна ли вам помощь! И если вы ищите выход, идите на мой голос!

Со стороны арабов — некоторые из них понимали французский — снова началась стрельба. Остужеву показалось, что он расслышал Колиньи, отдававшего приказы и ругавшегося по-итальянски. Переглянувшись, троица приготовилась к бою. Однако когда солдаты приблизились, Остужев услышал новый приказ, отданный Бонапартом:

— В европейцев не стрелять!

— Будьте наготове, парни, — добавил от себя Остужев. — Наполеон может быть очень милым, и даже благородным, но ради дела пожертвует всем. Будем надеяться, что пока мы ему ничем не мешаем.

— Пока! — сердито прошипел Байсаков. — А как наверх выведем, так и останемся в пустыне втроем против его людей!

— И верно, — согласился Александр. — Тогда новый план. Вы прячетесь в боковых переходах, а я вывожу Бонапарта. Сразу он меня не убьет, можете не сомневаться. Просто захватит с собой, ну а вы уж тогда попробуйте выручить.

Гаевский хотел что-то возразить, но тут они подверглись последней отчаянной атаке арабов. Люди Имада понимали, что если французы пробьются к неожиданному союзнику, то их уже не удержать в подземелье. Шесть пистолетов выстрелили оглушительным залпом, но сквозь дым к ним все же пробились несколько противников. Кого-то сразу отбросил ударами Иван, но с четверыми пришлось разобраться Остужеву, завладев саблей одного из них. Собственные способности не переставали его удивлять. Он знал, что в состоянии «бойца» лучше видит в темноте, но и не подозревал, что то же качество распространяется и на пороховой дым, который вдруг стал для него прозрачен. Все остальное оказалось просто — на замахе сделать неуловимо быстрый ход и поворот корпуса, чтобы самым кончиком сабли вспороть горло оказавшегося за спиной врага, потом удар, рассекающий висок второго противника, потом отбить, потом.

— Саша, иногда на тебя смотреть страшно. — услышал Остужев голос Гаевского, возвращаясь в реальность.

— А ты не смотри! — грубовато ответил он, и следующую фразу адресовал другому человеку: — Вы ли это, господин Колиньи?

Да, единственный равный здесь Александру боец стоял прямо перед ним с саблей в правой руке и кинжалом в левой. Вместо ответа итальянец с французской фамилией коротко поклонился. Тут же рядом с ним появилась невысокая фигура генерала, прикрывавшего воротом лицо от дыма.

— Вот вы где, Остужев? И далеко ли до выхода?

— Несколько минут, и вы на свободе, генерал. Надеюсь, ничего скверного с вами в этом подземелье не произошло?

— То есть: не потерял ли я, случайно, один предмет? — Наполеон беспечно рассмеялся. — Нет, Александр, со мной все в порядке. И было бы в порядке, даже не будь вас здесь. Я почему-то рассудил, что от вас ловушки ждать не приходится. Я прав?

Гренадеры выступали из боковых ходов, постепенно окружая трех чужаков. Расходиться было поздно. Александр крутанул саблю, сбрасывая последние капли крови, и сделал ей приглашающий жест.

— Прошу тогда следовать к выходу. Здесь душновато.

— После вас! — Наполеон весело приложил пальцы к шляпе. — А мы следом, вместе с одной нашей общей знакомой.

— Бочетти? — порывисто обернулся Александр, и едва не наткнулся грудью на бдительно выставленный гренадерский штык. — И она здесь?..

— Здесь!

Невесть как освободившаяся, во время сутолоки боя, Джина выкрутилась из рук придерживавшего ее солдата, в одно мгновение выхватила откуда-то из-под одежды совсем крохотный, будто игрушечный пистолет и прыгнула к генералу. Никто, даже Колиньи и Остужев, не успели пошевелиться, как прозвучал негромкий выстрел. Наполеон рухнул к ногам Александра, как подкошенный. Бочетти, словно дикая кошка, налетела на его тело. Ломая ногти, она успела распахнуть ворот его мундира, но Остужев опомнился, схватил Бочетти и подмял под себя. В его почти неосознанном движении скорее было желание прикрыть графиню от поднимающихся ружей гренадеров. Тут же над ним навис Колиньи с поднятым оружием.

— Я убью ее, Остужев! Или вас обоих!

— Попробуй! — Байсаков прислонил к уху авантюриста пистолет. — Попробуй, ну!

Неуловимым движением Колиньи пригнулся и ударил локтем. Так и не успевший выстрелить Иван кулем отлетел в сторону, но на его месте оказался оскалившийся Гаевский уже с двумя пистолетами.

— Что вы стоите?! — крикнул Колиньи. — Генерал Бонапарт ранен! Убейте их всех!

Кто-то из его людей двинулся было к приготовившемуся драться Остужеву, но гренадеры преградили дорогу. У них было свое мнение на этот счет.

— Генерал Бонапарт убит! — горько сказал седоусый сержант. — Пуля вошла прямо между глаз, я видел. А эти парни должны нам показать выход на поверхность. Обманут — прикончим, а пока рановато будет.

Колиньи и Остужев смотрели друг другу в глаза. Оба ненавидели друг друга, и оба хотели схватиться. Но Колиньи останавливало отсутствие превосходства — он не любил равного боя. Александр, в свою очередь, не мог дать волю чувствам из-за верной гибели друзей. И все же ненависть жгла сердце. Перед ним стоял мерзавец, хладнокровный и опасный убийца, прежде всего — убийца доброго Карла Ивановича Штольца. Остужев забыл даже, что прижимает коленом к камню несчастную Бочетти.

— И ты меня предал, второй раз. — в каком-то безумном исступлении прошептала она. — Тебе не жить, Остужев, если буду жить я.

— Простите, Джина! — Остужев опомнился, смягчил нажим. — Нам, наверное, надо поговорить с вами, объясниться.

— Хорошо бы! — хрипло сказал Колиньи, наблюдая теперь за генералом. — Она бы меня, Остужев, быстро от вас избавила.