Андрас Рона-Таш - По следам кочевников. Монголия глазами этнографа

За перевалом Эгийн-Даба постепенно начинается спуск и пейзажи становятся более монотонными. Вокруг нас все еще каменистые склоны, но камни мельчают и под колесами нашей машины шуршит мелкая галька. Днем холод не очень донимает нас, но после заката солнца поднимается такой ледяной пронизывающий до костей ветер, от которого не спасают даже две шубы. Приходится забираться в глубину кузова.

В Дзаг мы приезжаем в девять часов вечера. Здесь нет гостиницы, ни глинобитной, ни кирпичной. Машина останавливается около уртона, как называли когда-то почтовые станции. В юрте тоже холодно, но зато она надежно защищает от ветра. Впрочем, вскоре появляется хозяин уртона, по-европейски — директор гостиницы, и растапливает железную печку. Желанное тепло постепенно разливается вокруг, и мы снимаем с себя одну одежду за другой. Юрта освещена всего двумя мерцающими свечами. Мам приносят хар шэл — суп из мороженой, очень жирной баранины, засыпанный лапшой. Если у повара имеется под рукой дикий лук, то и его он бросает в котел. За супом следует присоленный чай с молоком. Заедаем обед печеньем, привезенным из Улан-Батора, и укладываемся спать. В уртоне, как и в гостиницах, металлические кровати с сеткой и шерстяные одеяла. На рассвете становится так холодно, что поверх одеяла приходится набросить доху.

Назавтра выезжаем в десять утра. Степь постепенно переходит в пустыню, все меньше травы, все больше песка. На северных склонах, где ветер, переваливая через хребет, оставляет свою влагу, кое-где видны дубы, но южные склоны совсем голые.

По краям долины скалы чередуются с каменными осыпями. Местами для сокращения пути мы перебираемся через возвышенности, покидая извилистую долину. Дороги как таковой здесь нет, ее заменяют следы автомобильных шин, то параллельные, то разбегающиеся во все стороны. Шофер должен поминутно соображать, какой след ому выбрать, а дело это далеко не простое. Даже самый утоптанный след проходит через такие ухабы, что сломать ось здесь ничего не стоит, а малозаметный может увести и трясину, ведь пониженные участки здесь заболочены. Когда машина увязает в болоте, или «садится», как говорят монголы, то вытащить ее стоит многих часов напряженного труда. Но в большинстве случаев шоферы придерживаются телеграфных линий, пересекающих всю страну.

Из-под колес грузовика выскакивают маленькие зверьки — хомячки размером чуть побольше наших крыс, но со светлым мехом цвета сухой степной травы. Бегают они очень быстро и молниеносно исчезают в земляных норках. Вдруг раздается взволнованное восклицание моих спутников, и Вандуй вытаскивает захваченное с собой охотничье ружье. Оглядываюсь вокруг, но ничего не вижу.

— Тарбаган, — многозначительно сообщает Вандуй.

Грузовик тормозит, Вандуй стреляет, и я вижу, как подпрыгивает и уносится вдаль небольшой зверек величиной со щенка. Тарбаган принадлежит к семейству сурков. Это промысловое животное с ценной шкуркой и съедобным мясом. Зверек чрезвычайно осторожен и, если его вспугнуть, мчится зигзагами к своей уходящей воронкой под землю норке, защищенной земляным холмиком. Такие холмики из земли тарбаганы насыпают сами, выбрасывая на поверхность землю при рытье норки. Вспугнутый тарбаган добегает до входа в норку, усаживается на задние лапки и настороженно прислушивается, навострив уши. Тут его легче всего пристрелить. При приближении опасности тарбаган исчезает в подземных лабиринтах своей норки. Но обычно, если у него еще есть время, самец самоотверженно дожидается самки, а она его. На сей раз Вандуй промахнулся и добыча ускользнула от нас. Едем дальше.

Песчаные пятна попадаются все чаще, и размеры их увеличиваются. Вскоре они сливаются в сплошной покров, среди которого изредка торчат островки сухой травы. Красноватый и очень крупный песок больно бьет по лицу, когда озорной ветер поднимает его и бросает в нас. Машина внезапно тормозит, но Вандуй не успевает вытащить ружье: лиса, которую заметили острые глаза Сумьи, бросается наутек, но мы еще долго видим, как коричневато-красный зверь убегает, распушив свой хвост. Казалось бы, что с приближением к пустыне Гоби вместе с растительностью должны исчезнуть и животные, но в действительности оказывается совсем наоборот: нигде мы не встречали столько диких зверей, как в этих краях. Вскоре мы заметили вдали стадо спасающихся бегством джейранов. В бинокль я хорошо разглядел этих грациозных и ловких пустынных антилоп. Высоко в небе парит ястреб: собирается, как видно, поживиться охотничьей добычей. В монгольских степях много ястребов, питающихся главным образом степными грызунами.

Часов в одиннадцать останавливаемся, чтобы немного отдохнуть и размять затекшие ноги. Трава сухая и твердая, как солома, она растет клочками среди неглубокого песка. Мы уже минут десять прогуливаемся по пустыне, (как вдруг тишину нарушает хлопанье птичьих крыльев. Это коршуны пируют у какой-то падали. Могильщики степей не слишком пугливы и тут же возвращаются к своему пиршеству. Наблюдаю в бинокль, как они разрывают падаль острыми крючковатыми ключами.

С двумя другими представителями пернатого царства степей мы встретились несколько позже, это журавли и дрофы. Монголы любят охотиться на дроф, считая их мясо очень вкусным. Спутники говорят, что здесь можно встретить даже куропаток.

Около полудня у подножия скалы появляется какое-то здание, окруженное юртами. Это гостиница; висящая на стене табличка извещает нас, что построена она в 1956 году. На обед нам опять дают суп из баранины с лапшой. В лавке при гостинице пополняем наши запасы печенья и сардин — единственной европейской едой, не считая сахара, которую мы здесь потребляем. Ведь, пускаясь в путь, мы заранее решили, что будем по возможности придерживаться монгольской диеты, в основе которой лежит многовековой опыт. Монгольская пища как нельзя лучше (подходит к местным природным и климатическим условиям. Установлено, что живущие в Монголии европейцы, если они во что бы то ни стало придерживаются привычной диеты, рано или поздно заболевают. Вот поэтому-то во время наших скитаний по монгольским степям мы питались исключительно супом из баранины, овечьим сыром, молоком и чаем. Но мы с трудом привыкали к новому меню и чувствовали потребность добавлять к нему что-нибудь привычное.

Небольшая дорожная гостиница состоит из двух просторных помещений; одно из них занимает кухня. На глиняной плите с железными конфорками стоит большой котел, возле которого хлопочут два повара с белыми повязками на голове. В Монголии почти все повара китайцы, но эти двое монголы. Застекленная перегородка отделяет другую комнату с длинными столами и скамьями от магазина, где продаются самые разнообразные товары: консервы, печенье, конфеты, мука, табак, книги и многое другое. Еду нам подают в пиалах, как это принято в монгольских юртах. Фарфоровые пиалы заимствованы монголами у китайцев. Когда-то в древности монголы пользовались китайскими палочками или ели с ножа. Но теперь нам приносят обыкновенные ложки, которые когда-то здесь были редкостью.