Олег Игнатьев - Амазонка глазами москвича

В это время пострадавший мальчуган робко спросил:

— А сколько стоит сделать снимок?

— Друзей я снимаю бесплатно, — ответил я шуткой и тут же отщелкал несколько кадров.

— Сегодня вечером, — сказал, прощаясь, серингейро, — зайду к Азеведу и узнаю, когда мы отправляемся.

Начался ливень, и в какое-то мгновение на нашей одежде не осталось ни одного сухого места. Азеведу в хижине не застали. Он, несмотря на ливень, решил пойти на охоту. А может быть, двинулся за добычей именно потому, что начался ливень. Как потом объясняли, дикие кабанчики очень любят гулять по лесу в грозовую погоду. В это время их и подстерегают наибольшие опасности, так как их основная защита — обоняние — во время дождя теряет многие свои качества. По крайней мере, так утверждают старожилы Акре, знающие до тонкостей законы джунглей и привычки их обитателей. Азеведу далеко не пошел, так как через какое-то время раздались звуки выстрелов его берданки. Вернулся он уже в полночь и, ни слова не говоря, завалился спать. Охота была неудачной.

На другое утро, как только проснулись, Азеведу сказал:

— Давайте собираться. Мы потратим дня три-четыре на переход к воде.

Видимо, он уже договорился о начале нашего путешествия с серингейро с соседнего участка, и тот появился как раз в тот момент, когда вещи были уложены в мешок и рюкзак. Все продукты аккуратно завернули в большой кусок старой полиэтиленовой пленки. Туда же пошли спички, сигареты, записные книжки и неизрасходованные кассеты. Сумка с фотоаппаратами была непроницаема для воды, и за сохранность фотокамер беспокоиться не приходилось. Поблагодарив Жамеса за гостеприимство, мы оставили ему половину нашего запаса сахара, все батоны и двинулись в путь.

Азеведу утверждал, что до реки нужно пройти около двадцати пяти километров.

Услышав об этом, старик серингейро протестующе взмахнул руками.

— Что вы! Здесь будет все тридцать шесть!

Приходилось брать нечто среднеарифметическое, скажем, тридцать километров. Тридцать километров по джунглям, тридцать километров по бездорожью, если не считать, что часть пути удастся пройти по заброшенным эстрадам. На переход, видимо, придется затратить не менее трех суток. Вы скажете: черепашьи темпы. Но ведь это не улица Горького в Москве, не шоссе Симферополь — Ялта и даже не Военно-Грузинская дорога. Это влажные бразильские джунгли.

Шли индейской цепочкой. Впереди Азеведу, затем я и сзади старик серингейро. За первые несколько часов пути он успел высказать недовольство непрекращавшимся дождем, поздним выходом в путь, грузом, который ему пришлось тащить за спиной, и, наконец, своим решением отправиться в Рио-Бранко. Такой уж, видимо, у него был характер. Ему все время хотелось о чем-то рассказать, что-то спросить и просто отвести душу в беседе. Он был полной противоположностью Азеведу. Тот молча шел впереди, время от времени обрубая мешавшие ему лианы, и иногда даже умудрялся успевать сворачивать с эстрады на несколько метров в сторону, надеясь обнаружить какую-либо дичь к предстоящему обеду.

Путь был довольно однообразный. Блокноты и фотоаппараты лежали без движения, потому что и записывать было нечего и снимать в таких условиях не имело никакого смысла. Практически шли все время в потемках. Азеведу двигался легко, не торопясь, как бы прогуливаясь. Потом объяснил, что делает это сознательно, стремясь сохранить как можно больше сил для наиболее трудного участка пути. И он оказался прав. Эстрада шла в нужном для нас направлении километра четыре-пять, потом свернула в сторону, а мы продолжали путь на юго-юго-восток. К счастью, в этом месте лес был какой-то редкий, росло немного лиан и кустарников. Старик серингейро высказал предположение, что часть растительности погибла здесь от какой-нибудь болезни. Лавируя среди сгнивших пней н мертвых деревьев, продолжавших стоять, зацепившись сухими ветвями за кроны своих собратьев, мы продвигались все дальше и дальше к реке Акре.

На покинутой эстраде встречалось много каучуконосных деревьев, испещренных шрамами, забытых и покинутых охотниками за каучуком. Все свои жизненные соки они отдали людям, а люди бросили их умирать. И деревья, вытягиваясь вверх, к свету, к солнцу, доживали последние годы.

Бездорожье продолжалось километра три, потом снова мы вышли на эстраду, такую же заброшенную, как и первая. Не успел Азеведу пройти по ней метров сто, как с ним чуть не случилось несчастье. По привычке Азеведу, взмахнув факоном, обрубил какую-то лиану, преграждавшую путь. Лиана с шелестом опустилась на землю, и тут что-то черное промелькнуло мимо его лица и скрылось в чаще. Азеведу отпрянул назад и очень длинно и витиевато выругался на какой-то смеси португальских и испанских слов, с добавлением местного, акреанского жаргона.

— Что такое? — спросил старик серингейро.

— Да старая ловушка! — Азеведу шагнул в сторону и вынес на эстраду самострел. Потом полез туда, куда улетел черный предмет, и вытащил стрелу метра полтора длиной. Он пояснил, что этот самострел был наставлен на кабанов. Хорошо, что упавшая лиана заставила его сработать, иначе неизвестно, какой оборот приняло бы дело.

— Сам я виноват, — лаконично сказал Азеведу. — Идти по незнакомой эстраде — осторожность нужна.

После происшествия темп нашего продвижения еще более снизился.

— Через час примерно дойдем до хижины, там будем обедать, — обернувшись, произнес Азеведу.

Вдруг далеко впереди послышался какой-то треск и затем дикий визг. Азеведу чуть-чуть прибавил шагу.

— Повезло, — сказал он. — Поросенок попал в западню.

Действительно, после нескольких поворотов эстрады мы увидели уже знакомый нам тип западни-ямы. Внизу между вбитыми в грунт острыми кольями метался небольшой поросенок. Падая, он не задел ни за один из кольев и остался совершенно невредим, до поры до времени конечно. Азеведу прицелился и выпустил в него заряд дроби.

— Ну а как же хозяин? — решил задать я вопрос. — Он придет к ловушке и увидит, что она пуста.

— Нет, — ответил Азеведу. — Он не придет к ловушке. Это брошенная эстрада, и ловушка специально подготовлена и налажена для таких путников, охотников вроде нас.

Выкинув поросенка из ямы, Азеведу срубил несколько лиан и снова аккуратно накрыл ловушку.

— Пускай она еще поработает на других. Раз в четыре-пять дней обязательно в нее кто-нибудь попадет — или виадо, или поросенок. В этих местах часто бродят охотники, они и воспользуются добычей.

Я вспомнил об имеющемся в наших местах обычае — в Сибири, на Дальнем Востоке, на Кавказе — думать о тех, кто может прийти после тебя. Хорошие традиции распространены по всему миру. Это и понятно: просто очень много настоящих людей можно встретить на всех континентах.