Георгий Андреевский - Повседневная жизнь Москвы на рубеже XIX—XX веков

На Петровке, напротив Большого театра, где теперь ЦУМ, находился пассаж купца Солодовникова, а над ним театр с опереточной труппой. Здесь блистала знаменитость того времени Негри. По нему сходили с ума поклонницы. Другая звезда, г-жа Аллонзье, с неменьшей силой привлекала к себе молодёжь высших слоёв общества. Это породило постоянную борьбу между «негристами» и «аллонзистами», сопровождавшуюся бурными сценами и бесконечными закулисными интригами. Более того, артисты на сцене то и дело подкидывали друг другу какую-нибудь колкость. Из мести открывали даже новые театры, чтобы с их подмостков можно было сказать какую-нибудь пакость о противнике. Как-то актриса, француженка Билли, которую режиссёр «Семейного сада» Ричи выжил из театра, поклялась отомстить обидчику С помощью одного старого ловеласа она организовала самостоятельную труппу, наняла помещение театра у Арбатских Ворот, на углу Поварской и Мерзляковского переулка, отделала его очень миленько голубым цветом и сделала всё, чтобы заткнуть за пояс театр, из которого её выжили. И это ей удалось. Находившийся напротив него кабачок «Орфеум», переименованный потом в «Гранд-плезир», попытался было конкурировать с театром Билли, но у него ничего не вышло. В конце концов в помещении, которое он занимал, обосновался трактир Хрущова, а «Гранд-плезиру» пришлось переехать в дом Прибыловой на Моховой, что напротив Александровского сада, где он тихо скончался. Последнее время хозяином его был некий Мартынов, державший тогда миниатюрный сад «Тиволи» в Сокольниках. Существовала в Москве и русская опереточная труппа, в которую входили Раисова, Ахматова, Вяльцева, Чекалова, Зарайская, Дмитриев, Брянский, Шпилинг.

В репертуаре опереточных театров преобладали такие спектакли, как «Мадам Анго», «Жирофле-Жирофля», «Турки», «Обед из живого человека», «Зелёный остров», «Кис-кис-мяу» Жака Оффенбаха, «Дочь рынка» Лекока, «Цыганский табор», «Прекрасная Елена», «Серебряный кубок», «Путешествие в Китай», опера «Боккаччо» Франца Зуппе, «Разбойники» Оффенбаха, потом появилась «Гейша» и т. д. Содержание многих оперетт и фарсов было, как правило, незамысловатым. В качестве примера можно сослаться на фарс «Белые овечки» Пальмского и Пальма. Действие фарса происходило в гимназических пансионатах для мальчиков и девочек. Они находятся в одном доме, но территория разделена высоким сплошным забором. Начальница пансиона для девочек по имени Эсмеральда внушает своим воспитанницам, что мужчины — это демоны, внешне хоть и похожие на женщин, но с некоторыми скверными вариациями. Они питаются исключительно сырым мясом и преимущественно мясом молоденьких барышень. Они беспощадны к своим жертвам, и не дай бог кому-нибудь из воспитанниц встретиться с ними. Мальчики, которых их наставник [16] Лицо, уполномоченное следить за поведением учеников не только в школе, но и дома. тоже пугал, только не мужским, а, естественно, женским полом, когда наступила ночь, залезли, из любопытства, конечно, в пансион для девочек. Там, в гостиной, при свете луны, они вдруг застали своего наставника, пробирающегося на четвереньках к своей Эсмеральде. Поднялся шум. Девочки в панике. Скандал. Оперетка эта продержалась на московских сценах недолго. Её вскоре запретили. Газета «Русский листок» за 16 сентября 1896 года писала по этому поводу: «„Бедные овечки“ запрещены к представлению на сцене. Этого нужно было ожидать. Слишком большой успех выпал на их долю. Эту оперетку загубили женщины… Главная роль была поручена женскому хору. Он был настолько откровенен, что им ничего не скрывалось». Каждый, конечно, понимал такое откровение в меру своей испорченности.

Со временем сюжеты спектаклей становились сложнее и даже замысловатее. Оперетта Сиднея Джонса «Гейша» рассказывала о том, как английский моряк Ферфакс влюбился в красавицу-гейшу по имени Мимоза, встретив её в чайном домике китайца Ван-чхи. Мимозой к тому времени уже увлечён маркиз Имари. Здесь, в чайном домике Ван-чхи, и застаёт Ферфакса, любезничающего с Мимозой, его невеста по имени Молли. Леди Констанция, тётка Молли, объясняет племяннице всю непристойность поведения жениха, и тогда Молли, для того чтобы понравиться Ферфаксу, сама наряжается гейшей. Маркиз Имари назначает аукцион, на котором собирается купить Мимозу. Однако получается так, что приобретает он Молли. Перед свадьбой с Ферфаксом Молли переодевается в европейское платье, выходит замуж за своего избранника, и они уезжают в Европу. Мимозу же получает в жёны совсем другой персонаж.

Шло время, «Альгамбра» в Петровском парке закрылась. На её месте вновь, как и прежде, возник Немецкий клуб. Недалеко от него расположился летний театр, в котором шла «Горькая судьбина» А. Ф. Писемского, игравшего, подобно А. Н. Островскому и М. А. Булгакову, на сцене. На месте Музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко, на Большой Дмитровке, был открыт Купеческий клуб с садом и летней эстрадой, который потом переехал на Малую Дмитровку, в здание, где теперь находится театр Ленком. В клубах проводились банкеты, давались представления, шла игра на бильярде и за карточными столами. Таких клубов, как в Англии, по интересам, у нас практически не было, если не считать спортивных. Там, в Англии, одно время существовал клуб «Друзей смерти», или «Клуб самоубийц», пока не был закрыт, как и «Общество дуэлянтов», превратившееся в компанию бандитов во фраках, были клубы безносых и носатых, был «Клуб уродов» имени Эзопа. Существовал в Англии так называемый «Вечный клуб», 100 членов которого по очереди дежурили у очага, в котором 50 лет неугасимо горел огонь. Аристократический «Клуб шести» состоял из шести человек Они собирались ежедневно в шесть часов утра и в шесть часов вечера. При этом у каждого под мышкой было по шесть книг, в кармане по шесть шиллингов, а при входе они стучали в дверь по шесть раз каждый. Совсем не аристократического происхождения были члены «Клуба ругателей». Это были кучера, шофёры, матросы. Они собирались каждую неделю и сопровождали свои беседы довольно заковыристыми ругательствами, ничего общего не имеющими с нашей матерщиной.

Но вернёмся в Москву. Здесь, в «Семейном саду» на Пресне, после некоторого запустения возродились и сад, и театр. Были построены шикарные ворота в парк через пруд перекинут широкий мост и заново отделано помещение театра. Теперь в нём шла опера и пела знаменитая Кадмина, женщина, взгляд которой манил и завораживал. Её глаза, голос, обаяние очаровывали многих. Была она весьма экстравагантной особой. Могла вести философские разговоры о Шопенгауэре, Гартмане, организовать романтическое паломничество на Ваганьковское кладбище с гамлетовскими рассуждениями, могла закатить сцену с молитвенным экстазом и покаянными рыданиями перед иконою Богородицы в какой-нибудь убогой церковке. Она донимала П. И. Чайковского всякими выходками: могла, например, при посторонних, где-нибудь в Колонном зале, назвать его Петрушею, обратиться к нему «на ты», вогнать кого угодно в краску анекдотом. Ей всё прощалось. А Чайковский сам был к ней неравнодушен и посвятил ей романс «Страшная минута», в котором есть такие слова: «Иль нож ты мне в сердце вонзишь, иль рай мне откроешь». Покинув оперную сцену, Кадмина перешла в драму, и в ней, как и в опере, восхищала публику своим талантом. И вот то ли от избытка страстей, бушевавших в ней, то ли из-за непреодолимого разрыва между талантом и пошлостью окружавшей её повседневной жизни, Кадмина решила уйти из жизни. И произошло это сколь трагично, столь и театрально.