Александр Шубин - Демократический социализм — будущее России

Авторитет Коммуны был столь велик, а ее приверженность федералистским принципам столь очевидна, что это заставило многих видных теоретиков госсоциализма пересмотреть свои прежние взгляды.

Маркс, по образному выражению Ф. Меринга, снял шляпу перед опытом Парижской Коммуны и признал принципы, ранее детально разработанные его главным оппонентом в Интернационале Бакуниным. Именно он, Бакунин, великий русский революционер, одно время считавший себя учеником Маркса, предвосхищая опыт коммунаров, первым описал модель общества с «растворенной властью» и даже придумал название — ДЕЛЕГИРОВАНИЕ.

Еще за три года до Парижской Коммуны в «Программе международного социалистического альянса» он дал не только план восстания и организации «нового революционного отечества», но и последовательное описание принципов организации и функционирования децентрализованной, федеративной системы управления. Сравнительно немногочисленные и потому хорошо знающие друг друга группы людей направляют своих делегатов (называется даже их оптимальное число — 2, минимум необходимый для контроля) с императивными мандатами для создания непосредственно вышестоящего органа. Компактность делегирующих групп делает право отзыва и замены депутатов реальностью. Делегатский совет отказывается от «всяких претензий» на вмешательство во внутренние дела создавших его групп, он занят только координацией их общих дел. Делегатский совет не создает объединенного и обособленного органа исполнительной власти, а организует «отдельные для каждой отрасли» органы управления, в основе которых — рабочие группы из самих делегатов. Сложившийся таким образом в лице Совета Коммуны коллектив делегатов делегирует в свою очередь своих представителей, так же контролируемых и при необходимости «подлежащих отозванию», в вышестоящий Совет Федерации, который не вмешивается во внутренние дела создавших его коммун, а занимается их общими делами. К сказанному можно добавить лишь то, что, поскольку будущая федерация мыслилась Бакунину как объединение «снизу вверх» «промышленных и земледельческих ассоциаций» (говоря современным языком, трудовых колективов), то их делегаты должны были вскоре заменить в составе Совета Коммуны делегатов от баррикад, а к ним присоединились бы делегаты от научных и творческих союзов. Вот ведь о чем мечтал объявленный врагом науки и нигилистом Бакунин: «Организация общества путем свободной федерации снизу вверх рабочих союзов, как индустриальных, так и земледельческих, как научных, так и союзов работников искусства и литературы, сначала в коммуну, потом в федерацию коммун в области, области в нации, наций в международный братский союз».

Эта система, в основе которой лежал принцип «революционной делегации», обладала рядом важных преимуществ перед парламентской представительной демократией. В книге «Анархия по Прудону» ее авторы Бакунин и Дж. Гильом прямо указали основной недостаток прямых выборов во «всенародный» парламент — некомпетентность массового избирателя: «Каким образом, например, может народ удостовериться в способности тех лиц, которых ему приходится уполномочивать! Если бы в рабочей ассоциации приходилось решать вопрос, кто из членов наиболее способен выполнить известную промышленную должность, избиратели-работники не рисковали бы ошибиться в выборе, так как приходилось бы судить о вопросах, не выходящих из их специальных ремесленных сведений. А здесь хотят, чтобы народ, то есть совокупность этих работников, каждый из которых компетентен только в своей специальности, решил сознательно вопрос, не имеющий ничего общего с его ежедневной практикой, с его знаниями».

Система делегирования снимала бы проблему некомпетентности — ведь каждый делегат избирается в малой группе. Но может показаться, что предполагаемая делегированием ступенчатость менее демократична, чем прямые выборы. Но суть делегирования в том, что всякая небольшая по составу и организованная группа избирателей посылает своего депутата только в тот орган, который в рамках предоставленных ему полномочий (императивного мандата) способен принимать решения, прямо влияющие, на судьбу данной группы. В создании более высоких «инстанций» группа избирателей уже не участвует (это прерогатива ее делегата), но и они не могут непосредственно ей ничего приказать, так как не получили от нее таких полномочий. Организованность избирателей на каждой ступени делает возможность отзыва депутата из абстракции реальностью, поэтому каждый вышестоящий орган всегда выражает волю большинства создавших его нижестоящих организаций. За меньшинством же в свободной федерации сохраняется право выхода. Поэтому меньшинство, по мысли Бакунина, будет подчиняться воле большинства постольку, поскольку будет дорожить пребыванием в одном с ним сообществе.

Почему Бакунин, не очень-то доверявший попыткам научно спрогнозировать будущее, вдруг занялся проработкой отдельных черт системы общественного самоуправления при социализме? Если внимательно, в хронологической последовательности проследить творчество Михаила Александровича в 60-70-е годы, то мы обнаружим две футурологические вспышки, два периода, когда Бакунин особенно активно занимался зарисовками будущего. Первый (1864–1867), когда Бакунин осознал себя анархистом и социалистом и попытался «нарисовать» социализм для себя и для создаваемой им организации единомышленников. Второй (1872–1874), когда Бакуниным были написаны последовательно анархистские произведения. Между двумя этими периодами лежит этап ожесточенной «драки» с марксизмом. Верный своему философскому девизу «Дух отрицающий — есть дух созидающий», он построил модель безгосударственного социализма на основе критики социализма «государственного», главным приверженцем которого считал «школу Маркса». Один из первых русских переводчиков «Коммунистического манифеста», он перенес недоверие к его авторитарной программе на выработанную Марксом и Энгельсом уже позднее теорию диктатуры пролетариата. Теоретик анархизма так и не поверил в ее переходный характер, в то, «что диктатура будет временная, короткая». Во-первых, «никакая диктатура не может иметь другой цели, кроме увековечивания себя» (любой функционирующий аппарат стремиться к самосохранению, а не к самоуничтожению). Во-вторых, диктатура «способна породить в народе только рабство» — привычку подчиняться приказам центральной власти, что тоже отнюдь не будет способствовать отмиранию государства. И, наконец, в-третьих, сам термин «диктатура пролетариата» представляется Бакунину парадоксальным и подозрительным. В «Государстве и анархии» он пишет, что термин «диктатура пролетариата» бессмысленен, если речь идет о диктатуре всего трудового народа. А какой еще она останется после того, как социальная революция уничтожит привилегии господствующих классов? Этот термин бессмысленен, поскольку диктатура всех или даже диктатура большинства — есть отсутствие диктатуры вообще. Но термин наполняется смыслом, если его авторы подразумевают либо диктатуру городского пролетариата над крестьянством, либо диктатуру пролетариата более цивилизованных наций над остальными народами («например, немецкого пролетариата»). Вполне понятно, что идея всеевропейской диктатуры немецкого «национал»-социализма не прельщала Бакунина. Но с не меньшей неприязнью он относился и к идее диктатуры «городского пролетариата» над собственным крестьянством.