Наталья Фатеева - Поэт и проза: книга о Пастернаке

В заключение следует сказать, что многие из материалов, представленных в данной книге, уже публиковались ранее, однако сейчас они предлагаются в расширенных и, как правило, измененных вариантах. Эти изменения в основном были внесены нами с той целью, чтобы созданная книга обрела свою целостность и круговую композицию, так свойственную художественному миру самого Пастернака. А, как известно, описание объекта только тогда точно, когда в своей структуре оно изоморфно ему.

В настоящее время общей тенденцией исследований в области филологии является укрупнение анализируемого объекта и расширение сферы его изучения, что ведет к нейтрализации границ не только между отдельными областями филологического, но и гуманитарного знания. Этот процесс находит свое отражение и в общей терминологии, которая образует линии пересечения между философией, психологией, семиотикой, лингвистикой, поэтикой, риторикой и одновременно областью так называемых «точных наук», которые все активнее вторгаются в сферу языкознания.

В центре внимания исследователей в области лингвистической поэтики оказались такие объекты филологии, как поэтический идиостиль, поэтическая и языковая личность (ср., например, [Караулов 1987; Очерки истории языка русской поэзии. Поэтический язык и идиостиль 1990, Опыты описания идиостилей 1995]). Значимость, которая придается анализу подобных языковых структур, связана с расширением спектра исследований в области креативных возможностей языка как единой системы, где проблема индивидуального языкового творчества все более выдвигается на передний план (см. [Григорьев 1979, 1989; Birnbaum 1982, 1993]).

Центральным полем реализации креативных, непрогнозируемых возможностей языка служит художественная литература во всем многообразии ее жанровых форм и проявлений. При этом словесность, как заметил в своем докладе 1920 г. Б. М. Эйхенбаум (см. [Эйхенбаум 1971]), — единственный род искусства, который имеет две формы поверхностного выражения — поэзию и прозу, хотя эти формы органически связаны между собой. Поэтому особый интерес в отношении изучения поэтического идиостиля представляют художники слова, которые стремились овладеть как стихотворной, так и прозаической формой выражения, причем во временном плане наиболее закономерен переход от стихотворной к прозаической форме (ср. Пушкин, Лермонтов в XIX в.; Бунин, Белый, Хлебников, Пастернак, Мандельштам, Набоков, Цветаева в XX в.).

Подобное лингвопоэтическое явление было названо Р. Якобсоном литературным «билингвизмом»(в работе «Заметки о прозе поэта Пастернака» (1935) — см. [Якобсон 1987]) и в этом качестве заявлено как требующее специального изучения. В этой же работе отмечено, что «проза поэта» обнаруживает ряд типологических черт, отражающих особенности поэтического мышления ее автора. Беря за основу исходные положения Р. Якобсона, в своем исследовании мы хотим по преимуществу сосредоточиться на феномене сосуществования двух полярных и комплементарных форм языкового выражения — стиха и прозы — в рамках единого идиолекта/идиостиля, а также на различных видах интеграционных процессов, которые определяют проявления одной поэтической личности в ее эстетическом развитии на фоне эволюции русской словесности в XX в. Основное внимание при этом будет концентрироваться на семантических преобразованиях с целью установления глубинного изоморфизма между текстами, различающимися по своему формальному воплощению. Языковые трансформации наблюдаются нами не только при параллельном изучении окончательных версий стихотворных и прозаических произведений одного автора, но и прослеживаются при становлении «единого комплекса поэтической мысли» [Гинзбург 1974, 383] в различных текстовых реализациях: в разных редакциях и вариантах произведений, в ранних набросках, в примечаниях к основному тексту, в письмах и литературно-критических статьях, в художественно-переводческой практике. Привлечение материалов, на первый взгляд, впрямую не относящихся к собственно литературному творчеству, оправдано тем, что творчество и жизнетворчество в исследуемую нами эпоху были нераздельны и представляли собой единую «культурную парадигму», закрепляющую единство творящих «языковых личностей».

Острота «двуязычия» в творчестве особо ощущается при изучении процессов, происходящих в языке русской литературы в конце XIX в. (символизм) и первой трети XX в., включая так называемый Серебряный век русской поэзии, особенно в ретроспективной проекции на ее золотой век. В это время почти нельзя найти поэта, который бы не стремился к прозаической форме выражения. Именно прозаическая форма оказывается необходимой как для разрешения творческих исканий в области поэтического языка (ср. «Разговор о Данте» О. Мандельштама), так и для расширения форм своего художественного выражения, не умещающегося в границах сугубо стихотворного языка (ср. «Египетскую марку» О. Мандельштама). Соприкосновение стихотворных и прозаических текстов происходит в сфере метапоэтики, когда в художественный текст, будь то стихотворный («Определение поэзии» Б. Пастернака) или прозаический («Повесть» Б. Пастернака), сознательно вводится уровень мета-текстового анализа этого текста, что в принципе ведет к срастанию поэтического и метапоэтического смыслов. Таким образом, при порождении литературных произведений обнаруживается тенденция интертекстуальности вне зависимости от особенностей их формы, и «единство Серебряного века» (ср. [Эткинд Е. 1989]) можно видеть в том, что любой текст в пределе стремится стать «текстом в тексте». Эта тенденция проявляет себя в циклизации литературных произведений (лирический цикл стихов или рассказов, книга стихов) и особой технике построения текста, достигшей своего предела в акмеизме, когда новый текст рождается на основе творческого синтеза частиц предшествующих текстов, как «своих», так и «чужих». Подобную же поэтическую установку Б. Пастернак назвал «Темы и вариации» (или «Тема с вариациями»), а В. Хлебников суммировал в жанре, именуемом «сверхповести».

Языковые конструкции «текст в тексте» и «текст о тексте» смещают границы между «своим» и «чужим» текстом, а также субъектом и объектом текстопорождения, что трансформирует сам коммуникативный акт создания новых текстов и основные текстовые категории, делая их «авангардными» по отношению к предшествующему состоянию литературы. Реконструкция «чужих» текстов по вновь порождаемым «своим» фактически становится актом «дешифровки» [Фарыно 1989б] предшествующих текстов и практически оказывается созданием своего нового языка, в котором снимаются оппозиции «язык — мир» и «текст — метатекст». Поэтому особая роль в системе авангарда отводится языковой и поэтической памяти, которая позволяет реконструировать семиотическое целое по его части. Подвергая аналитическому переразложению как «свой», так и «чужой» текст или сливая в своем творчестве метаязыковой анализ и текстопорождающий синтез, художник слова создает свой новый «образ мира, в слове явленный» (Б. Пастернак).