Генрих Цывинский - Пятьдесят лет в Российском императорском флоте

Этот рапорт отнял последнюю слабую надежду на чье-либо спасение. Я из Штаба вернулся домой… Жена в передней ждала меня, в ее прекрасных больших глазах стояли две капли невысохших слез; луч слабой надежды блеснул в ее печальном трепетном взгляде, которым она молча вопрошала меня. Но этот луч мгновенно погас и сменился взрывом горького отчаяния, когда она прочла в моих глазах выражение безвыходного горя…

Мичман Г. Г. Цывинский

Бедный мальчик! Он не испытал еще радостей жизни и со школьной скамьи прямо попал в бой.

Нет над его прахом ни креста, ни могилы; от него остался лишь фотографический снимок, случайно снятый в Ревеле. Меня до сих пор мучает совесть, что мы так мало его баловали. Он всегда оставался на втором плане, так как его юность протекала в то время, когда я был отвлекаем революцией 1905–1906 года, бунтами на судах и эскадрах, черноморской службой и целым рядом важных дел и служебных поручений, беспрерывно следуемых одно за другим.

На следующий день в Адмиралтейском соборе была панихида по погибшим на крейсере «Паллада», то была первая жертва в эту войну. Собор был переполнен: тут были высшие представители флота, адмиралы, и многие с женами, Морской министр, родные погибших, от Царя депутатом приехал адмирал Нилов, великие князья Александр Михайлович и Кирилл Владимирович и много военных и морских чинов. Нам с женой выражали все сочувствие, но эти слова утешения не могли, конечно, успокоить наших раздерганных нервов. Адмиральша Макарова приехала к нам на дом. В Ревеле я нашел две открытки, посланные сыном за несколько дней до взрыва «Паллады». Он в них сообщал о перестрелке с немецкими судами. Я заехал к фотографу взять его снимки. Хозяйка ателье, она же ретушерка, очень сочувственно отнеслась к моему горю и обещала постараться выполнить хорошо увеличенный портрет. Портрет был исполнен артистически — наш милый Гога вышел, точно живой, с оттенком грусти в больших красивых глазах. Я заказал массивную черную раму с серебрянной веткой. И таких два портрета остались у нас дома от обоих погибших сыновей…

В октябре Турция скинула маску и открыто приняла участие в войне в союзе с Германией, закрыла Босфор и Дарданеллы, в которых хозяйничали немцы во главе с Гольц-пашей, Россия потеряла все пути морского сообщения со своими западными союзниками, теперь остался только один Архангельск. Все боевые припасы шли к нам через Архангельск. Наш завод «Парвияйнен», связанный с заводом «Greusot», получал оттуда сталь для снарядов. Мне было поручено вести дела транспорта в Управлении военных сообщений. Я имел знакомства и успешно доставал целые маршрутные поезда, как из Архангельска, так равно и из Харькова, откуда получался уголь для всех заводов, работающих на оборону. Таких заводов в одном Петербургском районе несколько сот, поэтому можно себе представить, сколько было конкурентов на вагоны. Наш завод еще имел возможность получать снарядную сталь из Швейцарии потому, что наш директор-распорядитель фин О.О. Брунстрем имел хорошие связи со шведскими металлургическими заводами.

27 октября пришел в Архангельск пароход из Бордо и привез нам несколько тысяч стальных болванок от «Greusot», каждая по 60 пудов весу, и я отправился в Архангельск.

Здесь я хочу обратить внимание, в какое критическое положение попала Россия благодаря закрытию обоих морей и слабому развитию внутренних путей сообщения. Имея фронт длиною в 2000 с лишком верст с 5-миллионной армией, вооруженной скорострельной артиллерией и пулеметами, расходовавшими миллионы снарядов и пуль, нужно было питать его собственными средствами страны, а этих средств было очень мало. Донецким углем до войны снабжались только Черноморский флот и металлургические заводы юга России, а весь Балтийский флот и заводы северного района питались английским углем (а Московский район работал частью на нефти и частью на донецком угле).

Всем было известно, что Германия готовится к войне на оба фронта, о ее плане войны писалось в военных журналах, заграничных и русских. Все державы Европы старались от нее не отстать, Германия выжидала только удобного случая, чтобы начать войну. Одна лишь Россия, по всегдашней беспечности, была и теперь не готова к войне, Исключение из этой общей российской беспечности составлял адмирал Макаров, погибший, к несчастью, в Артуре в 1904 г; у него в рабочем кабинете крупными буквами стоял плакат «Помни войну!», и он всею своею деятельностью держался этого лозунга.

Так было перед всеми последними войнами: японской, турецкой и крымской. И вот теперь, когда наши западные союзники посылали нам в помощь боевые припасы, то все это шло в один только Архангельск, закрытый полгода льдами, а из Архангельска далее, до самой Вологды, шел один только путь — узкоколейная старая дорога (с разбитым подвижным составом), построенная когда-то на свой страх и риск Мамонтовым для подвоза к московскому рынку рыбных продуктов из Белого моря. Драгоценные военные грузы приходилось перегружать в Вологде на ширококолейные пути. Только на второй год войны, когда русской армии пришлось очень круто, тогда догадались строить новую дорогу к незамерзающему Мурману. Постройку вели инженеры Горячковский, Трегубов, Истомин и мой зять В.Н. Дмитриев, вызванные из Сибири, где они строили Средне-Амурскую дорогу. Постройка шла наспех: по снежным пустыням, по тундрам прокладывались рельсы, местами прямо на снег. Из Петербурга путь шел на Петрозаводск, на Кемь и Кандалакшу (у берега Белого моря), затем на Дальний Север к устью реки Колы; там и был Мурман — незамерзающий порт (благодаря Гольфстриму).

В широком устье Северной Двины, на правом берегу, расположен г. Архангельск и порт с пристанями и пакгаузами, куда с пришедших судов выгружаются грузы, а вокзал железной дороги, по какому-то капризу, построен на левом берегу с мелким песчаным пляжем, куда большие суда приставать не могут. И вот грузы приходится с городского берега вторично перегружать на мелкие шаланды и тащить их за три мили к вокзалу, и там бросить их на песчаный берег без пристаней. Движению шаланд мешал ледоход, шедший в то время уже по реке. За ночь река замерзала, и на утро ледоколы ломали лед.

Такое «остроумное» устройство имел единственный для всей России порт. Пароходов прибывало много, шаланд и буксиров было очень мало. Иностранные пароходы, боясь замерзнуть и остаться здесь до весны, наперебой друг у друга перехватывали шаланды; тут суетились агенты транспортных контор, представители военных управлений и бесчисленных заводов, работавших на оборону. На пристанях была толкотня, точно на базаре. Тут суетились даже агенты шоколадных фабрик «Ж. Бормана» и «Конради»; для них прибыл транспорт с какао, и им удалось тоже получить наряд на вагоны. Управление военных сообщений давало наряды на вагоны только заводам, работающим на оборону. Тогда многие частные фабрики, и в том числе даже шоколадные, «Ж. Бормана» и «Конради», открыли у себя небольшие мастерские для обделки снарядов, и это давало им право на получение вагонов.