Генрих Цывинский - Пятьдесят лет в Российском императорском флоте

В середине лета Царь со всей семьей на яхте «Штандарт» отправился в финляндские шхеры, надеясь найти там душевное спокойствие вдали от тревог и волнений страны, а равно и от назойливых советов перепуганной бунтами придворной камарильи. Я со своим крейсером «Генерал-Адмирал» до конца лета ходил по Финляндии с гардемаринами. В конце июля я стоял на рейде Роченсальма, куда зашла яхта «Элекен» с Бирилевым и князем Оболенским (финляндским генерал-губернатором). Возвращаясь в Гельсингфорс с соседнего рейда, где стоял с Царем «Штандарт», они провели у Царя в гостях несколько дней и теперь забежали сюда пикником половить форелей у Кюменского водопада.

Я был приглашен на этот пикник. По их веселым рассказам о жизни на «Штандарте», там царит благодушное спокойствие: Царь и не подозревает, что через какой-нибудь месяц вся Россия будет охвачена революционным пожаром. В конце августа мирные переговоры в Портсмуте подходили к концу, и вся манджурская армия, а с ней сотни, тысячи пленных, отпущенных из Японии, двинулись Сибирью обратно домой. Эти массы распущенных людей разлились по всей России и принесли с собой дух разгула и чисто русского бунта — бессмысленного и беспощадного. Это волнение передалось в гарнизоны крепостей (Гельсингфорс, Свеаборг, Севастополь, Кронштадт), к ним, наконец, примкнули забастовавшие чиновники почты, телеграфа, железных дорог, и вся Россия запылала революционным пожаром.

В начале сентября я пришел в Кронштадт сдать гардемарин и своих учеников. Явившись к главному командиру вице-адмиралу К.П. Никонову, я от него получил Высочайший приказ о назначении меня командующим Балтийским отрядом судов (4 корабля и 2 миноносца), стоявших тут же, на Большом рейде, под флагом контр-адмирала Н.А. Беклемишева. Эти суда (новый броненосец «Слава» и старые «Александр II», «Память Азова» и «Корнилов» и 2 миноносца) спешно достраивались, чтобы догнать адмирала Рожественского, под названием «4-ая Тихоокеанская эскадра», но не успели и были оставлены дома.

11 сентября я принял отряд от адмирала Беклемишева и поднял брейд-вымпел на корабле «Слава», а «Генерал-Адмирал» окончил кампанию. Моей эскадре была задана специальная программа: «Выработать методы центрального управления эскадренным огнем на дальних расстояниях». Эта задача требовала выработать те методы управления боем, которыми пользовался адмирал Того и которых не было вовсе на эскадре Рожественского, отчего она и была разбита. Да к тому же на наших судах (да и на многих европейских флотах) таблицы стрельбы были составлены только на дальность 42 каб. В то время считалось, что дальше этого расстояния бой недействителен. В мою задачу входило довести дальность стрельбы до 100 каб.

Стоя на рейде, я занимался приемками из порта различных приборов (новые дальномеры Бара и Струда) и предметов для выполнения своей программы. 15 сентября мимо меня прошел на яхте «Стрела» граф Витте, возвращаясь в Петербург из бухты Биоркэ (там в то время стоял «Штандарт», и Витте только что вернулся из Портсмута после заключении мирного договора), где он докладывал Царю о заключенном мирном договоре. В награду он получил графский титул. День был холодный, моросил дождь, и вскоре за яхтой, скрывшейся в тумане, показался с моря и сам «Штандарт» с брейд-вымпелом Царя. К нему поспешили с рапортами морские начальники Кронштадта и я в том числе. На палубе «Штандарта» стоял Царь с Бирилевым, ему рапортовал первым адмирал Никонов, держа в руках телеграмму, полученную из Гельсингфорса от командира Свеаборгского порта адмирала Клеопина, с тревожными известиями о революционных беспорядках в Гельсингфорсе, оказавшихся сильно преувеличенными.

Приняв затем мой рапорт, Царь приветливо поздоровался со мной и поздравил меня с новым назначением. Затем, обратившись к Бирилеву и указав на меня, сказал: «Вот старший офицер „Мономаха“ (каждый раз при встрече со мной он неизбежно вспоминал совместное плавание на Дальний Восток), надо было его послать с эскадрой в Гельсингфорс?» На утвердительный жест Морского министра он обратился прямо ко мне: «Поручаю вам принять самые крайние меры для восстановления порядка в городе и в крепости! Когда вы можете идти?» Я ответил: «Есть! через два часа, как только пары будут готовы». Я поднял сигнал отряду: «Развести пары, приготовиться к походу». Государь пересел на яхту «Царевна» и ушел в Петергоф, а я с отрядом и двумя миноносцами ушел на «Славе» в Гельсингфорс.

Прийдя сюда на следующий день, я выстроил суда на рейде, имея заряженные пушки. Но никакой угрозы не понадобилось, так как в городе был полный порядок. От генерал-губернатора я узнал, что телеграмму в Кронштадт послал не он, а Клеопин, которому какие-то демонстративные сборища финской черни против сената показались революцией. Затем князь сказал мне: «Оставайся на рейде, будь нашим гостем, а я устрою во дворце обед всем твоим офицерам и приглашу сенат и все финляндские власти». Я поблагодарил, но просил поспешить с обедом, так как стоять долго я не могу, имея программу артиллерийских стрельб, и уйду для этого в Ревель, где уже все заготовлено.

Обед был на славу! Князь был в своей сфере: он, вероятно, вспомнил свои прежние обеды предводителя дворянства, на которые съезжалась целая губерния. В большом зале дворца стол был накрыт на 100 с лишком персон. На закусочном столе лежали огромные осетры, лососи копченые, балыки, икра целыми ведрами, омары во весь рост и прочие деликатесы. Офицеров с эскадры было человек 40, сухопутных из крепости Свеаборг — около 20, генералов (комендант, военный губернатор, командир порта и прочие) — человек 5, остальные были сенаторы и высшие финляндские власти. Все стремления князя велись к тому, чтобы между русскими военными чинами и финляндцами установить «entente cordiale». Он был убежден, что финляндская революция может разгореться только лишь со стороны финской черни, и не против России, а против своего же сената.

Дня два спустя я ушел в Ревель. Ко мне был назначен флагманским артиллеристом лейтенант Зарубаев — прекрасный морской офицер, недавно вернувшийся с войны, георгиевский кавалер. С ним составили план стрельбы, начиная ее с небольших расстояний и малого хода эскадры и увеличивая то и другое. Миноносцы мои буксировали щиты, а потом лайбу пустую пускали под парусами суда отряда, производя эволюции, в строе курсовой дуги расстреливали лайбу, гоняясь за ней. Нельзя сказать, чтобы на первых порах огонь эскадры был достаточно меткий: причиной тому была только что сформированная команда судов, а к тому же таблицы стрельбы были только на 45 кабельтовых; это и был предел нашей дальности. Однако пробоины были и в щитах, и в лайбе, и каждую ночь в Ревеле приходилось их чинить.