Эрих Мария Ремарк - Обетованная земля

Он придвинулся еще ближе к моему уху. Я почувствовал его влажное, жаркое дыхание.

— Главное — захотеть по-настоящему, и тогда перед тобой никто не устоит, — зашептал он. — Это как в сообщающихся сосудах. Чувство переливается в другого как медленный удар молнии. По закону космического равновесия. Конечно, тут нужно и самому немного помочь. Природа ведь штука безличная и капризная.

На минуту я потерял дар речи, пораженный этой вспышкой безумия. Затем я отвесил Лахману низкий поклон. Этой надежде, почерпнутой из глубин отчаяния, этой наивной вере в чудеса черной и белой магии подобало отдать должную честь.

— В твоем лице я приветствую звездный сон любви, — объявил я. — Прямой удар молнии! Направленный, а не слепой!

— Оставь свои шутки! — простонал Лахман. — Мне сейчас не до них. Речь идет о жизни и смерти. По крайней мере, на данном этапе.

— Браво, — сказал я. — Сильно сказано. Особенно последняя оговорка.

Лахман потребовал у Альфонса новый стакан воды.

— Очередной удар молнии, — сказала мне Мария Фиола. — Похоже, за нашим столом они летят со всех сторон. Прямо как в летнюю грозу. Вас не задело?

— Нет. К сожалению, нет! А вас?

— Меня немного раньше. — Она засмеялась и потянулась за водкой. — Жаль только, что эти удары быстро проходят, — добавила она.

— Это как посмотреть. Все-таки с ними жить веселее.

— А еще печальнее то, что они повторяются, — загрустила Мария. — В них нет ничего уникального. Только с каждым разом они становятся немножко глупее и немножко больнее. Что ж, и тут ничего странного. Чудеса ведь не должны повторяться.

— Ну почему же?

— Они от этого слабеют.

— Но все-таки слабое чудо лучше, чем совсем никакого. Почему мы должны считать слабость чем-то недостойным?

Мария Фиола посмотрела на меня искоса.

— Учитель жизни, как я посмотрю? — иронично спросила она.

Я укоризненно покачал головой:

— Какое противное слово. Нет бы просто сказать спасибо.

Внезапно она перевела взгляд на свою рюмку:

— Кто-то налил мне воды вместо водки.

— Это мог быть только Альфонс, здешний официант.

Я обернулся к Лахману:

— Ты не заметил ничего странного в своем напитке?

— А как же! На воду непохоже. Не знаю, что за вкус, но только не как у воды. Спиртного я не пью. А вкус какой-то резкий. Что это такое?

— Вот ты и пропал, искусный обманщик, — объяснил я. — Это водка. Альфонс по ошибке перепутал рюмки. Сейчас ты и сам все почувствуешь.

— А как она действует? — Лахман побледнел от испуга. — А я как ни в чем не бывало опрокинул целую рюмку. На пару с мексиканцем. Боже мой! Я-то хотел, чтобы он выпил до дна свою текилу.

— Значит, ты сам себя надул. Но, может, это и есть твой счастливый случай.

— Чуть что, так всегда страдают самые безвинные, — горестно прошептал Лахман. — А что за счастливый случай ты имеешь в виду?

— Может быть, подшофе ты своей пуэрториканке только больше понравишься. Не такой деловой, зато немного сконфуженный и обаятельный.

Между тем Рауль кое-как поднялся на ноги.

— Господа, — возгласил он, — как только подумаю, что на днях едва не покончил с жизнью из-за этой жабы по имени Кики, сразу же хочется самому себе дать затрещину. Какие же мы все бываем идиоты, когда воображаем себя особенно благородными!

Расчувствовавшись, он широко взмахнул рукой и опрокинул большой стакан мятного ликера, стоявший перед одной из испанок. Клейкая зеленая жидкость потекла со стола прямо на платье. В ту же секунду я словно перенесся в самое сердце джунглей, где кто-то вспугнул стаю гнездящихся попугаев. Обе испанки заверещали пронзительными металлическими голосами. Их руки, увешанные дешевыми побрякушками, беспорядочно мелькали в воздухе.

— Я куплю вам новое платье! — отчаянно завопил Рауль. — Еще лучше этого! Завтра же! Помогите! Графиня!

Новая волна возмущения. Громы и молнии вплотную приблизились к потной лысине Рауля.

— Я никогда ни во что не вмешиваюсь, — спокойно прошелестела графиня. — Научилась на собственном опыте. Еще в семнадцатом году в Петербурге…

Вдруг стало тихо: Рауль потянулся за бумажником. Он извлек его медленно и с достоинством.

— Мисс Фиола, — промолвил он, — я обращаюсь к вам как к эксперту. Я человек щедрый, но и ограбить себя не позволю. Сколько, по-вашему, стоит это платье?

— Его можно отдать в чистку, — заявила Мария Фиола.

В гостиной снова поднялась буря.

— Берегитесь! — крикнул я, перехватив тарелку со взбитыми сливками, запущенную прямо в Марию. Испанки, оставив Рауля, готовы были разорвать ее зубами и когтями. Недолго думая, я затолкал Марию под стол.

— В ход пошли бокалы с красным вином, — сказал я, показывая на багровое пятно, сползавшее вниз по свисающей скатерти. — Насколько я знаю, такие пятна в чистке уже не выводятся. Или я ошибаюсь?

Мария попыталась вырваться.

— Вы что, хотите сцепиться с этими гиенами? — удивился я. — Сидите здесь, не высовывайтесь!

— Я удушу их на месте. Отпустите меня!

Но я вцепился в нее еще крепче.

— А вы не больно-то любите своих собратьев, вернее, сестер? — спросил я.

Мария рванулась еще раз. Она была куда сильнее, чем я думал. И не такой тонкой, как казалась на первый взгляд.

— Я не люблю вообще никого и ничего, — процедила она сквозь зубы. — В этом вся моя беда. Пустите же!

Рядом с нами на пол шлепнулась тарелка с сервелатом. Потом все вдруг затихло. Но Марию я не отпускал.

— Подождем еще минуту, — пояснил я. — Вдруг опять начнется. Держите себя как императрица Евгения, бриллианты которой вы так гордо носите.

Мария Фиола захохотала.

— Императрица Евгения расстреляла бы их обеих! — сказала она.

Между тем я вытолкал ее из-под свисавшего края скатерти с громадным красным пятном.

— Осторожно! — предупредил я. — Калифорнийское бургундское.

Рауль с видом победителя красовался на поле брани. Он бросил несколько банкнот в дальний угол будуара, и обе испанки с видом гневных индюшек бросились их подбирать.

— А теперь, милые дамы, пришла пора прощанья, — объявил он. — Приношу вам искренние соболезнования за свою неловкость, но нам придется расстаться.

Он сделал знак Альфонсу. Мойков тоже поднялся. Впрочем, если кто-нибудь ожидал продолжения скандала, он явно ошибся. Выпустив на прощание короткую очередь звучных проклятий, испанки ретировались из будуара, разворачивая на ходу широкие подолы платьев.

— Откуда они вообще взялись? — недоумевал Рауль. Оказалось, что никто их не знает. Каждый принял их за знакомых кого-то из присутствующих.

— Впрочем, это и не важно, — великодушно заявил Рауль. — Откуда вообще что берется в жизни? Но теперь-то вы понимаете, почему мне так чужды женщины? С ними всегда почему-то попадаешь в смешное положение.