Эрих Мария Ремарк - Обетованная земля

Мойков заметил мой критический взгляд. Он рассмеялся:

— Сейчас ты похож на озабоченную мамашу. Первый признак мещанского быта! Чем это вдруг тебе не понравился твой костюм?

— Он слишком заношенный!

Мойков пренебрежительно махнул рукой:

— Подожди, пока окончательно не устроишься на работу. А там видно будет.

— А новый сколько может стоить?

— В «Браунинг Кинге» долларов семьдесят. Может, чуть больше или чуть меньше. У тебя они есть?

— С мещанской точки зрения нет, а с точки зрения игрока — да. Все, что осталось от китайской бронзы.

— Ну так промотай их, — посоветовал Мойков. — Тогда переход к мещанской жизни покажется тебе менее постыдным.

Мы осушили свои рюмки. Водка оказалась очень холодной и по-особому пряной.

— Чувствуешь новый привкус? — спросил Мойков. — Конечно, не чувствуешь. Это зубровка. Водка на травах.

— Откуда у тебя эти травы? Из России?

— Это секрет! — Он снова наполнил рюмки и закупорил бутылку. — А теперь за твое блестящее будущее в качестве бухгалтера или продавца! Как у Хирша.

— Как у Хирша? Почему это?

— Он приехал сюда как этакий сэр Галахад Маккавейский, а теперь продает детишкам радиоприемники. Вот такие вы авантюристы!

Я позабыл о словах Мойкова, как только вышел на улицу. Дойдя до угла, я остановился перед небольшой цветочной лавочкой. Ее владельцем был один итальянец, торговавший также и фруктами. Цветы у него не всегда были самые свежие, зато и стоили недорого.

Хозяин лавки как раз стоял в дверях. В Америку он приехал лет тридцать тому назад из городишка под названием Каннобио; а меня туда однажды выслали из Швейцарии, что нас и связывало. На фрукты он давал мне пятнадцать процентов скидки.

— Как дела, Эмилио? — спросил я.

Он пожал плечами:

— Должно быть, в Каннобио сейчас хорошо. Самое время купаться в Лаго-Маджоре [29] Лаго-Маджор — озеро на границе Италии и Швейцарии. . Если бы там только не было этих чертовых немцев!

— Недолго им там еще оставаться.

Эмилио озабоченно нахмурился и потеребил усы.

— Когда им придется уходить, они все разрушат. И Рим, и Флоренцию, и прекрасный Каннобио!

Я не знал, чем его утешить. Я и сам боялся того же самого.

— Красивые цветы, — сказал я за неимением лучших идей.

— Орхидеи, — оживился Эмилио. — Совсем свежие. Или довольно свежие. Недорого! Только кто в этом районе будет покупать орхидеи?

— Я, — сказал я. — Если они очень дешевые.

Эмилио снова потеребил усики. Они были щеточкой, как у Гитлера, и он напоминал брачного афериста.

— По доллару за цветок. Здесь два цветка на стебле. Это цена со скидкой.

Я подозревал, что у Эмилио были связи в каком-нибудь похоронном агентстве, где он наверняка и закупал свои цветы. В крематориях скорбящие родственники оставляли их на гробах своих близких; перед кремацией служащие отбирали пригодные цветы и отправляли их на продажу. Венки конечно же сжигали вместе с гробом. Эмилио как раз частенько продавал белые розы и лилии. Слишком уж часто, как мне казалось. Впрочем, задумываться над этим мне не хотелось.

— Вы можете их послать?

— Куда?

— На Пятьдесят седьмую улицу.

— Почему нет, — сказал Эмилио. — Даже в подарочной упаковке.

Я написал адрес Марии Фиолы и заклеил конверт. Эмилио подмигнул мне.

— Ну наконец-то! — заявил он. — Давно пора!

— Что за ерунда! — возразил я. — Это цветы для моей больной тети.

Я пошел в магазин готовой одежды. Он был расположен на Пятой авеню, но Мойков объяснил мне, что цены там ниже, чем где-либо. Чудовищно резкий запах сытой мещанской жизни бил мне в ноздри, пока я бродил между рядами развешенных костюмов. Мойков мог ехидничать сколько влезет — поход в магазин был в новинку и поэтому казался захватывающим приключением. Здесь все разительно отличалось от привычной мне жизни беженца с ее походным багажом — здесь пахло покоем, расслабленной жизнью, жильем, пристанищем, учебой, книгами, активной, деятельной жизнью, культурой, будущим.

— Я предложил бы легкий костюм из тропикала, — посоветовал продавец. — Эти два месяца в Нью-Йорке будет страшная жара. И духота!

Он показал мне светло-серый костюм без жилета. Я ощупал его.

— Материал не мнется, — объяснил продавец. — Он хорошо складывается и в чемодане займет совсем мало места.

Я невольно заинтересовался материалом и пригляделся к нему повнимательнее. «На случай бегства очень неплохо», — подумал я. Тут же я отбросил эту мысль — я больше не желал рассуждать как бездомный скиталец.

— Не надо серого, — сказал я. — Мне нужен синий костюм. Темно-синий.

— На лето? — недоверчиво спросил продавец.

— На лето, — подтвердил я. — Из тропикала, но только из темно-синего.

На самом деле мне больше нравился серый, но тут во мне вдруг почему-то заговорили остатки допотопного воспитания. Синий цвет был серьезнее. К тому же он был практичнее — в нем можно было явиться и к Реджинальду Блэку, и к Марии Фиоле. Он мог сойти хоть за утренний, хоть за дневной, хоть за вечерний костюм.

Меня провели в примерочную кабинку с высоким зеркалом. Стянув с себя старый костюм, вместе с фамилией унаследованный от Зоммера, я пару минут внимательно изучал себя в зеркале. Последний раз синий костюм у меня был двенадцать лет тому назад, его мне купил еще отец. Три года спустя отца убили.

Я вышел из примерочной. Продавец расплылся в восхищенной улыбке и затанцевал вокруг меня. Я заметил, что на шее у него был почти заживший фурункул, заклеенный пластырем.

— Как раз! — воскликнул он. — Просто как влитой! Даже если заказывать у портного, лучше все равно не получится.

Я еще раз взглянул в зеркало. Оттуда на меня как-то неловко и смущенно взирал незнакомый строгий человек.

— Вам завернуть? — спросил продавец.

Я покачал головой.

— Я так останусь, — сказал я. — Упакуйте старый. Его я понесу в руках.

В моей голове роилось множество мыслей. В этом необычном ритуале примерки и смены платья заключалось что-то символическое. Можно было подумать, что вместе с одеждой покойного Зоммера я снял с плеч и часть собственного прошлого. Я не забыл его, но с этой минуты я перестал жить им одним. Теперь передо мной неясно мерцало что-то вроде будущего. Старый костюм был тяжелым, а новый оказался настолько легким, что я почти что чувствовал себя нагим.

Я медленно бродил по улицам, пока наконец не оказался напротив магазинчика братьев Сильверов. За стеклом стоял Александр с ярко раскрашенной барочной фигуркой ангела в руке; он как раз оформлял витрину. Увидев меня, он выронил фигурку из рук. Я непроизвольно съежился, однако хрупкий деревянный ангелочек без особого вреда приземлился на кусок красного генуэзского бархата. Подняв ангела, Сильвер чмокнул его и помахал мне рукой, приглашая войти.