Игорь Смирнов - Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Сближение религиозного дискурса с секуляризованными проводилось в СР уже знакомым нам приемом — так, что оба полюса дискурсивности подвергались отрицанию.

2.2.1.Ясно, что секуляризованные дискурсы описывают и эксплицируют законы и закономерности, имманентные физическому, биологическому и социальному мирам, тогда как религиозное сознание имеет предметом то, что трансцендентно данному миру.

Отрицание смысла, присущего светским дискурсам, побуждало литературу 1930–50-х гг. показывать преодолимость всех необходимостей и вероятностей, имманентных социобиофизической реальности.

Обратимся еще раз к уже цитированному роману Панферова «Волга-матушка река». Один из главных героев этого текста, секретарь обкома Морев, поощряет ученых, которые утверждают, что материя, став неживой, способна снова переходить в живое состояние. Ветеринарный врач Елена Синицына заявляет:

…Рогов <���…> доказал, что бактерии, вирусы благодаря воздействиям внешней среды как бы замирают, то есть теряют свое активное действие, но стоит кристаллы перенести в другую, соответствующую среду, как бактерии и вирусы снова принимают активную форму. [561]

Здесь важно, что биологическое оказывается бессмертным (против всех законов жизни) в посюсторонности, hie et nunc. Морев сетует по поводу разделяемого им высказывания Синицыной на то, что советскому обществу еще не удалось создать науки, которая соответствовала бы ему в той же мере, что и учение об умирающих и воскресающих вирусах:

Рогов и его коллектив заглянули по ту сторону установленной черты <���…> Мы заменили производственные отношения, разрушили старый государственный аппарат, создали новый, новую армию и так далее и так далее. Но ведь мы <���…> приняли от старого мира основы науки — физику, химию, космогонию, медицину, ветеринарию, микробиологию… [562]

Чем более ученый, изображаемый сталинистской литературой, полагается на объективные свидетельства, добываемые, скажем, с помощью приборов, тем более он заблуждается. В «Солнечном городе» Ильенкова старый профессор Шубин ищет железо в тех местах, где в наибольшей степени отклоняется стрелка компаса, но натыкается лишь на очень бедную железную руду, которую не имеет смысла разрабатывать. Молодой инженер Платов, напротив, обнаруживает руду с шестидесятипроцентным содержанием железа неподалеку от участка, на котором разведывал Шубин, но там, где магнитная стрелка ведет себя наименее аномально. Шубин находит этому быстрое объяснение. Он говорит сам себе:

На этот раз вас, уважаемый, снова выпороли <���обратим внимание на мазохистскую метафорику. — И.С.>… и, кажется, не напрасно. Как же вы, Борис Александрович, не сообразили, что стрелку компаса возмущали кварциты, нищие железом, беспокойные и крикливые, как всякая бездарность? Вы проглядели, что все великое молчаливо и скромно… [563]

Знакомя читателя с реальностью, находящейся в ведомстве юридического дискурса, СР нередко сосредотачивался на таких казусах, которые придавали наглядность представлению о том, что уголовное право не всегда имеет императивный характер. В романе Островского «Как закалялась сталь» Корчагин избивает дубовым табуретом партийного функционера, который живописал свой успех у женщин. Пострадавший надеется на то, что дело будет передано в народный суд. Но партийный суд безоговорочно оправдывает поступок Корчагина. Еще один пример из этой серии: в романе «Танкер „Дербент“» матрос Гусейн устраивает дебош на берегу, неформальный лидер корабельной команды, механик Басов, надеющийся сделать из Гусейна участника социалистического соревнования, защищает матроса от уголовного наказания. (Ср. также мотив перевоспитавшегося преступника в СР, прежде всего в «Педагогической поэме»).

Преступник не виноват — виноват не преступник В мазохистском социуме вина лежит на всех. Каждый может быть наказан. Для мазохистской культуры вовсе не обязательно, чтобы преступление было совершено. В условиях массового террора все являются носителями вины (= мазохистами). Незащищенность от обвинения в качестве всеобщего принципа делает обвиняемой самое личность.

Когда СР обращается к истории, та вовсе не обязательно должна быть достоверной, подтвержденной документально. В «Счастье» бывший солдат Терентий Гордеев рассказывает о том, что он дважды встречал Сталина на фронте, один раз под Москвой, другой — на Волге. Районный пропагандист Воропаев знает, что это — легенда. Тем не менее он поддерживает рассказчика: «Верю, — сказал Воропаев. — Верю и завидую» [564]. Не только историческая фантазия принимается за истину, но и, наоборот, документ ничем не застрахован от превращения в чистый вымысел. Югославский историк Войнович провозглашает в «Счастье» следующий тост за «Завещание» Ленина (где, как известно, критиковалась верхушка большевистской партии, включая Сталина):

Езть у нас легенда, что Ленин, уходя, озтавил Сталину заве’щание — объединить славян. Много езть слухов об этом заве’щании, и песни уже появились <���…> Да будет жизнью эта легенда! Да объединятся земли славянские! Да будет един наш путь! [565]

Становится понятным, почему СР беззастенчиво фальсифицировал историю (ср. хотя бы «Хлеб» А. Н. Толстого или пьесу Вишневского «Незабываемый 1919-й» (1949)): исторический факт отменяем в этой системе мышления так же, как и фактический порядок в природе, как и праворегулирование в обществе.

В том же «Счастье» мы найдем сцену, в которой Сталин ратует за то, чтобы растениеводы игнорировали климат; он советует крымскому садовнику:

— Смелее экспериментируйте! Виноград и лимоны нам не только в наших краях нужны.

— Климат, Иосиф Виссарионович, ставит знак препинания. Ведь это нежность какая, тонкость, куда ее на мороз! — показывал он рукой на виноград.

— Приучайте к суровым условиям, не бойтесь! Мы с вами южане, а на севере тоже себя неплохо чувствуем, — договорил Сталин… [566]

Если не человек упраздняет законы природы, то она сама ведет себя в нарушение ожидания. В романе Шагинян «Гидроцентраль» (1930–31) отрицательный персонаж (его зовут Левон Давыдович — почти как Троцкого) проектирует мост исходя из того, что большой паводок, который мог бы угрожать этому строению, уже случился в прошлом году и должен наступить вновь, по гидрометрическим расчетам, лишь через сто лет. Паводок, однако, повторяется и сносит мост. Один из ораторов на собрании, которое созвано по этому поводу, призывает отказаться от веры в научные теории:

Теория говорит, что паводок бывает периодически, раз в определенное число лет, а собственные наши глаза и уши, если бы мы их держали открытыми, нам бы сказали, что снегопад в этом году ненормальный, что ломка погоды в этом году катастрофическая, что надо ждать неминуемых последствий этого, то есть большой воды… [567]