Герберт Асбери - Дьявол Фэй-Линя

Теперь я понял, чем она занималась и что предвещала церемония. Я бешено забарабанил в дверь, надавил на ручку, девушка услышала шум и обернулась. Она не успела договорить фразу, и имена тех, на чьи головы ее молитвы должны были призвать чудовищное зло, так и остались непроизнесенными. На мгновение она замерла перед алтарем, после быстро протянула руку и задернула черный занавес, скрыв непотребное зрелище. Другим быстрым движением она распахнула мантию, сорвала с шеи распятие и бросила мантию и распятие за занавес. Отшвырнув ногой остатки треугольного предмета — теперь я видел, что это всего-навсего кусок черного хлеба — она метнулась к двери. Через секунду дверь распахнулась и девушка возникла на пороге; при свете газовых рожков в коридоре мы впервые смогли ее хорошенько рассмотреть. Она была удивительно красива, с пронзительным взглядом сияющих черных глаз; мне показалось, однако, что в них вспыхивали недобрые огоньки. В этих глазах отражалась неимоверная греховность и неимоверная жестокость.

Она долго стояла на пороге, не говоря ни слова, спиной к ходившей волнами завесе, что скрывала непроизносимые мерзости. Наконец она резко сказала:

— Почему вы позволяете себе стучать в дверь, как.

— Я инспектор полиции Конрой, — прервал ее инспектор.

Она ничего не ответила, и лишь презрительная улыбка тронула ее изогнутые губы.

— Мы хотели бы поговорить с вами, — сказал инспектор.

Внезапно она широко распахнула дверь.

— Входите, — сказала она.

Мы последовали за девушкой в гостиную ее небольшой квартиры, где она зажгла свет. Она не предложила нам сесть. Стоя или расхаживая перед нами, она все время преграждала путь к черному полотнищу, за которым восседала громадная жаба. Всем своим видом девушка выказывала недовольство нашим появлением и желание поскорее узнать цель нашего визита.

Гостиная, где мы находились, была просто и скудно обставлена самой заурядной мебелью, но все предметы обстановки были покрашены в черный цвет, а по дереву бежала, извиваясь, непонятная красная полоса. Кое-где, на предметах с достаточно широкими панелями, позволявшими разместить подобное украшение, красовалась козлиная голова, окруженная желтой каймой. Я насчитал три таких изображения — два на каждой из передних панелей фонографа в углу комнаты, и еще одно на полке откидного столика. Все они были исцарапаны, словно кто-то нарисовал их, нашел неудачными и попытался стереть. И все же, несмотря на царапины и потертости, они были ясно и отчетливо видны. На красной и черной краске, покрывавшей мебель, также заметны были потертости — казалось, мебель обрабатывали наждачной бумагой, готовя ее к покраске.

Инспектор Конрой, не теряя времени на осмотр комнаты, сразу перешел к делу.

— Зачем вы звонили мне прошлой ночью, мисс Кроуфорд? — осведомился он.

— Разве я вам звонила? — спросила она.

— Вы прекрасно знаете! — парировал Конрой, повысив голос. — Зачем вы это сделали?

Девушка пожала плечами.

— Я ничего не помню, — произнесла она; теперь она говорила медленно и печально.

— Проследить звонок было нетрудно, — сказал инспектор.

— Он был сделан из вашей квартиры, а живете вы одна. Зачем вы звонили?

— Не знаю, — ответила девушка. — Может быть, я и звонила. Не знаю.

— Кто убил судью Маллинса? — рявкнул вдруг Конрой.

Девушка отшатнулась; видно было, что вопрос застал ее врасплох.

— Я... я... я не знаю.

— Говорите! — приказал Конрой.

Девушка молчала. Мне почудилось, что она старалась взять себя в руки и что в душе у нее происходила какая-то борьба. «Она словно с кем-то сражается» — мелькнула у меня странная мысль.

— Нет! — вдруг воскликнула она, и ее мелодичный и чистый голос стал теперь хриплым, грубым и жестоким. Невообразимо, как такой голос мог исходить из женских уст! Конрой вздрогнул — уж не узнал ли он тот, второй голос, говоривший с ним по телефону?

Он внимательно посмотрел на нее и вдруг покраснел от злости.

— Мы можем заставить вас говорить! — крикнул он. — Вы находитесь под.

Девушка медленно покачала головой, точно пытаясь избавиться от тяжкой и непосильной ноши. Она бросилась вперед и схватила инспектора за руку; ее бездонный страдающий взор встретился с его глазами.

— Ах! — воскликнула она; на сей раз она говорила женским голосом. — Вы опоздали! Почему вы не пришли раньше?

— Что вы имеете в виду? — нахмурился Конрой.

Она поглядела на часы. Стрелки показывали половину двенадцатого. Она повернулась ко мне и в отчаянии вцепилась в отворот моего пальто.

— Доктор! — вскричала она. — Вы гипнотизер?

Я помедлил.

— Видите ли, — сказал я, — мои умения в гипнозе ограничены, но в благоприятных условиях.

— Загипнотизируйте меня! Быстрее!

Она бросилась в большое кожаное кресло.

— Торопитесь! — воскликнула она. — Времени почти не осталось!

Она закрыла глаза и недвижно распростерлась в кресле, однако я видел, что в ней снова происходила мучительная внутренняя борьба и что ее душевные силы таяли в сражении с чем-то неизвестным и грозным.

— Сделай то, о чем она просит, Джерри! — велел Конрой.

— Быстрее!

Я иногда пользовался гипнозом как частью лечения определенных нервных заболеваний; как правило, мне удавалось без труда загипнотизировать податливых и покорных больных. Но Дороти Кроуфорд ничуть не походила на этих пациентов: чувствовалось, как что-то борется со мной и с нею, противясь гипнозу; некая энергия или сила, которая осознала, вероятно, что психические узы между мною и девушкой окрепнут и она станет мне подвластна, стоит ей впасть в гипнотическое состояние. Но она помогала мне, как могла, и в конце концов мои усилия увенчались успехом. Она лежала не шевелясь, тихо дыша, и была полностью подчинена моей воле.

Я принялся расспрашивать ее, следуя указаниям Конроя.

— Где ты? — спросил я.

— Красный — и — кровавый.

Слова падали медленно, она произносила их запинаясь, тем же зловещим голосом, что мы слышали раньше.

— Что. — начал я, но Конрой сжал мою руку и отрицательно помотал головой.

— Не надо, — прошептал он. — Пусть говорит, что захочет.

С минуту продолжалось молчание. Затем губы девушки снова разомкнулись.

— Кровь — я — убивать, — долгая пауза, и после: — Кровь — я — убивать — вервие.

Конрой наклонился и схватил ее за плечо.

— Кто ты? — воскликнул он.

Я повторил вопрос.

Губы девушки исказили жестокая и хвастливая гримаса, обнажившая зубы. Она подняла руку и горделиво похлопала себя по груди. Затем она вновь заговорила.

— Сильвио! — вскричала она. — Я Сильвио! Я подчиняться Господину! Я убивать.

Она говорила тем же низким и грубым голосом, исполненным зла, что показался Конрою, слышавшему его в телефонной трубке, голосом самого ада! Теперь и мне так казалось; неимоверное зло словно окружило нас со всех сторон — точно демоны подсматривали за нами, замыслив нашу погибель.